Осман. Хей, Осман!

— Кончено, — произнёс Михал тихо, но внятно. Жаль уже сделалось ему, жаль Османа… И произнёс: — Кончено…

Осман оперся ладонью о ковёр, ворсистый, окровавленный; поднялся неуклюже, будто устал сильно… Должно быть, и вправду истомился…

Осман и Михал сидели на ковре, ноги раскинув прямо и неловко… Будто захмелели… Михал краем глаза примечал труп девочки… Хорошо она была изрезана, исполосована… разных оттенков алого, красного, густого розового раскрывалось мясисто нутро…

— Позови слугу, — пробормотал Осман.

Михал понял, что Осман не может подняться. Встал Михал, стукнул колотушкой в щит-круг-диск… Слуга вошёл. Михал приметил, что слуга теперь сделался спокоен…

— Принеси мешок, падаль убери, — велел Осман, нашёл силы…

Спокойно принёс слуга кожаный крепкий мешок, сквозь который не могла бы литься кровь, стал укладывать труп в мешок… Голова мёртвой девочки болталась, ударилась глухо о ковёр, елозила затылком… Тёмные каштановые пряди проволоклись… С внезапным хрустом половина туловища оторвалась… «А силён! — подумал Михал об Османе. — Надвое — ножом — это ведь силу надо иметь…» Слуга убрал труп изуродованный… Вышел с мешком; мешок не волочил, тащил на весу…

Михал поглядел на Османа, а тот закрыл глаза. Повёл головой Осман, прилёг на ковёр, не открывая глаз… И тотчас почуял Михал, что и его глаза слипаются…

Проснулись лишь к вечеру. Вымылись в бане. Стояли в банной одежде, в пару… Михал вдруг хохотнул коротко… Осман понял без пояснений…

— Нет, — Осман отвечал на этот хохоток Михала. Знал Осман, отчего хохочет Михал; сколько раз видал Осман, как хохотали вдруг диким искренним смехом люди, даже и бывалые бойцы, при виде мёртвых посеченных трупов сотоварищей своих или чужих женщин и детей. И сколько раз видал и слыхал, как люди смеялись и принимались развесёло прихлопывать в ладони, глядя прямо на тела своих убитых, поуродованных родичей, тоже детей и женщин, матерей, сестёр, дочерей малых… — Нет, — сказал Осман, отгадывая мысль, от которой хохотал Михал нелепым смехом… — Нет, проделывать такое с болгаркой я не заставлю тебя… Ты заплатил, ты исполнил свой долг…

Уже на другой день разошлась весть о смерти дочери владетеля крепости Кара Тикин. Люди, воины Османа, всячески приветствовали и его и Михала, выражали им всяческое своё сочувствие… Глаза глядели участливо, дружески… Все бойцы понимали, через что прошли султан Гази и Михал, жалели их; понимали, что не хотят Осман и Михал ни быть, ни казаться чище воинов, бойцов своих… И за это, за этот подвиг, самый дорогой подвиг, ещё более воины полюбили Османа и Михала!..[303]

Михал уже всё понимал, но удивился всё же тому, что не возненавидели его окрестные греки. Вдруг поняли они ясно, что справедливость и милосердие Османа отнюдь не есть слабость!.. Михал удивился и тому ещё, что ведь невольно желал заставить, принудить себя опасаться, бояться Османа; но лишь восхищался им, любил его!.. Жена и дети Михаловы знали, конечно, обо всём, но не сказали ничего, ни словечка не проронили…

* * *

Осман приказал построить в Йенишехире большую мечеть — джами; с минаретом высоким, с большим передним двором, а посреди двора — фонтан для омовений перед молитвой. Неподалёку от мечети построен был и караван-сарай. Здесь же и кормили неимущих, раздавали еду и денежную помощь. И при большой мечети Осман повелел устроить особое училище, где научались бы лекарскому искусству-мастерству; были там наставники, два грека, арабы и перс; всем наставникам положена была плата, а ученикам — кормление и одежда…

Осман входил в мечеть, но не шёл к своему султанскому месту, а молился вместе со всеми. Теперь много было в городах Османа имамов учёных… Смотрел султан Гази на михраб — молельную нишу, указывавшую в сторону ту, где священный град Мекка… По ступенькам подымался на возвышение — мимбар Дурсун Факих, проповедовал умно, с душою… Михал рядом с Османом вставал на молитву, преклонял колени…

Орхан говорил отцу:

— Надо собирать на советы муджтахидов[304], сведущих в правой вере…

Осман сиживал на таких советах, окружённый почтительностью. Но говорил он мало, больше слушал. Однажды заметил Орхану:

— Я говорю мало, потому что не полагаю себя сведущим. Но и ты не должен слишком много говорить. Ты — будущий султан, правитель будущий, а не духовное лицо…

Орхан понял отца и уже не мешался с горячностью в споры муджтахидов…

Говорили о джихаде, о войне с неверными, притесняющими правоверных. Говорил Осман своё слово:

— Неверные теснят нас, готовы всегда убивать нас, не жалеют наших детей! Но пусть не полагают они и нас бессильными, мы отвечаем на их жестокость джихадом — священной войной!..

Осман приказывал строго придерживаться законов. В судах кади были знатоками уголовного права — укубат. Осман говорил, повторял часто:

— Судите по справедливости всех, и правоверных и неверных! Мы никакую веру не запрещаем, но правую веру притеснять не дадим!..

Говорили на советах сведущие люди:

— Ежели совершено казнокрадство или убийство, это — худ уд — преступление, нарушающее права Аллаха!..