Попала не в привычный боярский или княжеский покой, а в длинную двусветную палату с изразцовыми печами, высоким потолком и топкими коврами по полу. Затейливые окна в виде опрокинутых сердец источали волшебный свет от разноцветия слюды в оконницах. У круглого блестящего стола с гнутыми ножками в обитом кожей стольце восседал хозяин… Нет, не хозяин! Евфимия прижала к груди руки, расширила глаза… Навстречу ей поднялся осанистый старик без бороды, зато усы седые, как коромысло, хоть ведра на них вешай.
- Приветствую тебя, воительница костромская! Рад лицезреть здоровой, невредимой! - шёл к ней Юрий Патрикеич Наримантов.
- И я тебя приветствую, храбрейший воевода! - склонилась Всеволожа, стараясь сохранять спокойствие. И тут же целиком попала в тепло его распахнутого опашня. Губы воеводы запечатлели поцелуй на её лбу.
Потом приблизились сидевшие на лавке у окна Мамон ещё в дорожном платье и невысокий коренастый муж в скромной тёмной однорядке без подкладки из сукна. Не однорядка - ряса инока.
- Кто сей человек? - задал загадку Юрий Патрикеич, почтительно коснувшись локтя подошедшего.
- Монах, - сказала Всеволожа.
Мамон скривился: мол, попала пальцем в небо. Воевода крякнул и тряхнул главой. Монах полюбопытствовал:
- Чем вызван твой догад? Смиренным платьем?
- Смиренным ликом, - уточнила Всеволожа. - Платье личит к твоему смирению.
- Перед тобой Василь Степаныч Своеземцев, посадник Новгорода, - объявил Мамон.
- О клобуке мечтаю только, - тихо улыбнулся хозяин дома. - Вот кончится моё посадничество, удалюсь в отчины свои на Вагу и при впадении в неё речки Пенежки создам пустыньку. Там и окончу дни свои.
Должно быть, ни можайскому боярину, ни воеводе эти намерения посадника были неведомы. Оба, изумлённо глядя на него, не находили слов. Он продолжал разглядывать боярышню.
- Вижу, ты достойная дщерь Иоанна Дмитрича. Наслышан я о нём. Рад принимать тебя. Пожалуйте покуда в трапезную, дорогие гости, - обратился он ко всем. - Сам потрапезовал бы с вами, да недосуг. Зыбеж сегодня в Господине Новом Городе. Мой долг усовестить народ. А повечер - опять к вашим услугам.
Простились ненадолго. (Знать бы Евфимии, что навсегда!) Мамон отправился опрянуться с дороги. Воевода же с боярышней прошли в столовую палату.
Идя к столу, Евфимия узнала, что Мамон поведал воеводе о всех её невзгодах после неудачного побега. Посадник тут же пожелал увидеть дочь боярина Иоанна. Юрий Патрикеич сам был рад свидеться со своею костромской соратницей. Он постоянно помнил о несчастливом для неё сраженье при выходе из подземелья.
- Как я оказалась в Новгороде, тебе известно, - начала боярышня застольную беседу. - Как ты здесь оказался, мне неведомо.
Воевода, расправляя мощь седых усов, сказал:
- Послом я прибыл к новгородцам от государя Василия Васильича!
- Стало быть, Василиус вернулся на отцовский стол? - не удивилась своему предвиденью Евфимия. - А что ж Васёныш?
- Косого родные братья попросили из Москвы уйти, - ответил воевода. - Пока они преследовали правителя законного, брат их обидел. Отнял кое-что. А у Шемяки - даже приданое, завещанное по духовной будущим тестем, князем Заозёрским, присвоил, забыв совесть. Вот они и объявили похитчику престола: «Когда Бог не захотел видеть отца нашего великим князем, то мы не хотим видеть оным и тебя». Так примирились с государем Красный и Шемяка, а Косой скрывается незнамо где.
- А пленные великие княгини, старая и молодая? - спросила Всеволожа.
- Вернулись в Кремль. Княгиня Марья родила наследника, первенца Юрия. Теперь самое время ставить на ноги больное государство. Вот и прошу у Новгорода денежной помоги. Государь целовал крест, что отступается от отчин новгородских. Ждёт чёрного бору за сей год по старине. С сохи по новой гривне. Уже договорились слать черноборцев по волостям. Ох, не ко времени сегодняшний зыбеж!
- Из-за чего зыбеж? - спросила Всеволожа.
- А из-за денег же, - насупил брови Наримантов. - Денежный ливец Фёдор Жеребец, подкупленный боярами, отливал для них серебряные деньги не по мере. Обман открылся. Вот и созвали вече допросить ливца. Степенному посаднику Василию Степанычу предстоит взойти на степень, иначе говоря, на помост, и успокоить хулящих деньги.
Пришли Мамон и Акилина свет Гавриловна. Боярыня и воевода покланялись друг другу по достою, поздравствовались, и трапеза продолжилась.
- Перед моим отъездом из очищенной столицы ваш князь Иван Андреич мне наказывал, - окинул На-римантов лучезарным взором бояр можайских, - в Великом Новгороде вас сыскать, буде вы тут скрылись, и попросить вернуться. Сам Иван Андреич вновь под знамёнами законного помазанника, отступился от мятежных Юрьичей, не верит злоязычной молвке, будто вы причастны к смерти князя Юрия. Так что прошу со мною на Москву!
Радости Мамонов не было границ.
После трапезы они взялись за сборы. Предстояло возвращаться не нищебродами, а истыми боярами.