Осквернители (Тени пустыни - 1)

- Вот мы снова с вами в азиатской лачуге... - продолжал Петр Иванович. - И снова кругом дикость и степь. И от цивилизации только персидский порошок. Слава богу, взял с собой. Иначе бы нас персидский клещ съел. Тут его легионы. А клещ разносит неприятную болезнь - персидский возвратный тиф и кое-что похуже.

- Да буду я твоей жертвой, - пробормотал на своем жестком ложе странник.

- Вас после Бухары раны не беспокоили?

- Говорят: сотвори добро и брось в реку Тигр.

- Дело не в благодарности. Мне интересно с чисто медицинской точки зрения. Признаться, я не верил, что вы выкарабкаетесь. Пули превратили вас в решето. Крови вы потеряли уйму. А кругом была грязь, никакой асептики...

Странник приподнялся на локтях.

- Благородно ли ударять упавшего ногой? Если ты подал руку упавшему ты муж!

- Рука моя для друзей. Зачем вы играете в прятки. Я вас узнал, и вы меня узнали... Вы...

- Прошу! Не произносите моего имени. Не говорите, что меня знаете, даже вашему... Даниарбеку.

- Ну уж он-то узнал вас раньше меня.

- И все же не надо. Черные гончие скачут по степи.

- Блохи?

- Вы правильно разгадали загадку. Только блохи - шахиншахские жандармы.

- Скажите, почему вы здесь? Я думал... мне говорили, что вы в Красной Армии... С тех пор...

- Не спрашивайте.

- Вы же тогда помогали нам. Все помнят ваш удар по Энверу. Потом, говорят... Ваши неоценимые услуги... Орден...

- Доктор, прошу вас... Я бы все сказал, но... вот уже столько тысяч дней, столько тысяч ночей я не знаю покоя. И если все рассказать... Извлекли они мечи и согрели поле битвы кровью храбрых, и войско исчезло в пламени мечей расправы. И после Бальджуана и Восточной Бухары разве нашел я спокойное местечко! С тех пор я прошел длинный путь. Каждый шаг пути вызывал у меня больше молитв и проклятий, чем любая дорога в мире... Наши пути пересеклись в третий раз. Но вы идете направо, а я налево.

- Как волка ни корми, он все в лес смотрит.

- Кто знает... Одно я знаю: лучше быть стальным наконечником стрелы, чем самой стрелой... так, кажется, сказал француз Мерен.

- Значит, вы снова... взялись за свое.

- Прошу вас, не говорите. Одно скажу - совесть моя чиста.

Сколько ни задавал вопросов Петр Иванович, странник молчал. Кажется, он заснул.

Утром его не оказалось. Он ушел.

- Ишан взбесился, - сделал вывод Алаярбек Даниарбек. - Палка две головы имеет. Выгода была - ишаном был, молитвы к престолу аллаха возносил. Прижали ему хвост - к Советам с подносом побежал, красным стал. Побренчали золотом инглизы - Музаффар поспешил подоткнуть полы халата за пояс и готов, собака, уж им служить. Плохой человек. Зачем тебе, Петр Иванович, надо было его лечить тогда, в Бальджуане? Помирал он от ран, ну и волею аллаха помер бы. Жизненный путь его кончился бы, и не пришлось бы тебе сажать его на свою лошадь, а самому идти по соли пешком. Разве посеявший семя зла соберет урожай добра? Посмотрел бы ты, Петр Иванович, на его лицо, когда я заговорил с ним: почернело оно, словно у могильного трупа. Проклятый нищий! Он сказал мне: "Да умножатся твои добродетели, но не суй нос не в свои дела, Алаярбек Даниарбек! Здесь не Самарканд и не советская власть. Ты уже поседел, а суетлив, как воробей. Ум не в годах, а в голове. А в Персии голову отрезают, даже кашлянуть не дадут..." Какое он имеет право угрожать мне, советскому человеку!

Алаярбек Даниарбек вышел, и долго еще со двора доносилась его воркотня, похожая на гудение огромного шмеля.

Известна своими горячими ветрами Хафская богом забытая степь Даке Дулинар-хор... Когда к вечеру в селение прискакали фарраши, вихри уже смели с соляной поверхности следы дервиша.

Перепуганные хелендинцы забились в свои камышовые хижины и с дрожью прислушивались к раздирающим крикам старосты, с которого спускали три шкуры. Он даже не понял, за что его бьют: за умершего от голода мальчика или за какого-то неизвестного дервиша. Больше всех неистовствовал явившийся с жандармами араб. Распоряжался и приказывал он. По его настоянию всех почтенных людей Хелендэ пригнали на площадь.

- Знаете и молчите, - говорил араб. - Посидели бы на раскаленной плите - развязали бы языки!

- Благословенный эмир бухарский приказывал в подобных обстоятельствах осторожненько сдирать с заподозренных кожу. Очень это у всех развязывает язык, а?

Слова эти заставили араба резко повернуться. Мертвенно-серые губы его вытянулись в ниточку, просушенные ветром кирпично-красные щеки задергались. Глаза его вперились в дерзко улыбающуюся физиономию замешавшегося в толпу зевак Алаярбека Даниарбека. Он стоял впереди, засунув, по обыкновению, ладони за поясной платок, и с видимым интересом разглядывал араба.

- Нет... Сто тысяч свидетелей! Нет! - проговорил задумчиво маленький самаркандец.

Теряя самообладание, араб воскликнул:

- Что нет? Что ты хочешь сказать своим "нет", ты, персидский пес!

- Нет, - усмехнулся Алаярбек Даниарбек, - он не араб. Я так и знал. Он не араб!