Осколок (СИ)

Что за надобность туда ехать была, я не знаю, но Василий всё, что было необходимо исполнил, как положено оформил все документы и сделал небольшую остановку, выехав с территории лагеря, чтобы немножко чего-то в машине поправить, перекусить и вздремнуть часок. Остановился под раскидистой кривой лиственницей, дававшей полупрозрачную обширную тень, вынул и развернул на травке комплект необходимых инструментов и собрался приступать к профилактике, как вдруг...

У самых лагерных ворот работала группа доходяг, тюкала землю кайлами для каких-то нужд. Василий, когда выезжал из ворот, приметил этих бедолаг и даже испытал нечто вроде жалости, но останавливаться не стал, у каждой группы доходяг не остановишься, да и чем поможешь, кроме ободряющего слова или сочувствия?

Вдруг возле капота что-то зашелестело и приткнулось с лёгким стуком. Поглядел Василий...

И увидел он скелета на человека похожего.

И этот похожий прошептал так,

что будто сказал сухими одними губами.

И сказал он: «Товарищ водитель...»

Взглянул ещё раз Василий и что-то знакомое в облике скелета показалось ему. А скелет продолжал: «Помните, товарищ водитель, Вы у меня ещё хотели доху лисью выменять на буханку хлеба? Вы простите... если бы я знал...» - Голос его сорвался в хрип и дальше слова можно было только угадывать: «Вы простите меня, товарищ водитель, я очень грубо кричал на Вас...» - Рыдания судорожными желваками прокатились по выпирающим рёбрам, но сухие впалые глаза не давали слёз, они только молча молили...

Молния воспоминания пронзила мозг Василия...

И увидал он перед собой, как наяву, упитанного, преважного, холёного барина

и услыхал из туманного прошлого заковыристый многоэтажный мат его,

и удивился

и содрогнулся от жгучей жалости...

Сдерживаясь, чтобы самому не разрыдаться, Василий молча полез в кабинку под сиденье, вынул весь свой запас - полбуханки чёрного хлеба и несколько сухарей и отдал всё молча похожему на человека скелету.

Тот немного посотрясался от беззвучных и бесслёзных судорог, потом сразу, будто в горло врагу, вцепился зубами в ломоть хлеба и заурчал, как голодный зверь. Жуя, он всё время посматривал на группу доходяг у ворот и старался держаться за корпусом машины.

Съев ломоть, приспустил штаны, подвязанные длинной пеньковой бечёвкой - необыкновенной ценностью в лагерном быте - вытер грязным до черноты кулаком сухие глаза и прошелестел сипло: «Бечёвка - это я для себя...» - отвернулся, хищно поглядывая по сторонам, всё остальное полученное от Василия спрятал на впалом животе в штаны, обвязал три раза бечёвкой, проверил рукой надёжность, повернулся и даже потянулся руками к Василию, словно желая обнять того. Однако Василий инстинктивно отпрянул на шажок, страшноватым было объятие этого обтянутого жёлтой кожей и неимоверно грязного, в коростах, источавших гнойный смрад.

Скелет опустил руки, покачал молча головой, понимающим взглядом посмотрел на водителя и вроде собрался уходить, но постоял немного и всё-таки ещё раз сказал еле слышно: «Если бы только я знал, если бы я знал...»

И было нечего сказать больше ему,

и, пошатываясь, вернулся к товарищам своим.

История фотографии

Вот он, прямоугольник тонкого, чуть желтеющего от времени, картона, лежит на столе и тихо-тихо, так мне кажется, ведёт рассказ о многометровых заносах, о перевёрнутой огромной машине, об обледенелой трассе, о стоящих около машины людях в валенках… а к валенкам привязаны коньки-снегурки…

…Обидно, чёрт возьми! Всего-то километров двадцать осталось до домика дорожников, где и обогреться, и поесть можно нормально, и переночевать, и чифирь сварить, и даже спиртом разжиться. А тут - на тебе!

Главное - из машины не выйти, ветрюганыч с ног валит, снег в одно мгновение залепляет глаза, и не видно ни зги, а лобовое стекло всё под снежной коркой. И воет и воет, как свирепая стая, ветрюга-ветрюганыч! И задувает, и режет острой, как стекло, крупой!

Приоткрыл Василий окошко и тут же снова закрыл - в кабину ворвался целый буран и снежным зарядом плюнул прямо в лицо.

- Зараза!

А ведь как всё хорошо было с утра!

У Ильи Андрюшкевича в Палатке забрал посылку с Бобровицы. Первую посылку, что с воли, без шмона.

С Ильёй Василий познакомился ещё в трюме, на соседних нарах оказались. Кричали зеки тогда в болтанке друг другу номера свои, клички и имена цивильные на случай, если кто в живых останется и сможет весточку подать родным.

В Палатке, в 37-м, Илью расконвоировали и направили механиком в лучшую в недалёком будущем автобазу на всём пространстве бывшего союза. Но до этого пересекались их судьбы и на Спорном, о котором уже упоминалось многократно.