Осколки недоброго века

«Токива» вздрагивал будто конвульсиями, с десяти кабельтовых и под фугасными десятидюймовыми «гарвеевская» не выдерживала, лопаясь на стыках, раскалываясь, пропуская огонь вовнутрь, валя с ног, дезориентируя. На шканцах что-то умудрилось загореться, кострило и из утробы через развороченный борт.

Стрелять в ответ? Кто? Где? Откуда? Куда? Там во тьме пороховые газы быстро выгорели, угасли, опадая, тая остатками дыма, ночь после вспышек только сгустилась.

«Токива» беспорядочно лупил куда-то в ту сторону, возможно, и по тому месту, где только что был «Ослябя» – снаряды проносились над волнами, детонируя об воду где-то там, вдали, только вводя в заблуждение.

Воздух, как отчаянный крик, прорезал отрывистый вопль боевой сирены, вонзился в небо луч одинокого боевого прожектора и упал вниз, зашарив, осветив неспокойные барашки волн.

* * *

А невидимый «Ослябя», набрав пятнадцать узлов, скользил уже много дальше, доворачивая, разрезая чёрным призраком волны и ночь!

– Тихо, тихо, – шепчет Бэр, рукой придержав артиллериста, – надо чуть отойти и ударить с другого ракурса. Видите его? Он резко отвернул…

– Сейчас мы его в анфиладу! – Понимает старарт, диктуя в трубку данные.

Тихо не получилось! У кого-то не выдерживают нервы – бьёт шестидюмовка. Вслед, уже понимая, что надо лупить, гремит командой Бэр:

– По неприятелю – пальба! Беглым! Сукины дети!

Теперь всё решали скорострельность и вес залпа.

Пусть и с запозданием, но успев всадить на вспышки в высокий борт «Осляби» два или три снаряда, уже всего через минуты «Токива» мог отвечать единственным шестидюймовым орудием и какой-то двенадцатифунтовой мелочью.

Японский командир предпочёл дать по возможности полный ход, избегая боя, как ему казалось, с минимум двумя вражескими кораблями, и только усугубил – в свежие дыры-пробоины ринулась забортная вода.

Спустя двадцать минут крен составлял шестнадцать градусов. Ещё пять – детонировал боезапас кормовой башни. Через полчаса спасение судна вышло из-под контроля.

– Дробь, – прекратил стрельбу Бэр, – доложить о повреждениях.

В темноте рубином алел пожар, отбрасывая зарево и тени, позволяя рассмотреть детали – японский крейсер нехотя тонул. Сейчас ещё видимый по всей длине…

Спустя две четверти часа корма основательно ушла под воду, пуская фонтаны воды напором теснимого воздуха, – неспокойное море способствовало.

– Подойдём, – сухо бросил Бэр, – подберём.

– У нас по рейдовому штату шлюпок раз-два и обчёлся, – высказал сомнение помощник и мотнул головой, заозирался, – да и…

– Сетями будем, с борта. Негоже на смерть бросать, уважать надо противника… и моряка. Разумеется, прожекторы не включать.

«Ослябя» неторопливо подошёл к месту трагедии – жуткая и завораживающая картина катастрофы. Среди неразберихи неспокойно плавающих обломков вверх, почти свечкой, будто памятником возвышается носовая часть корабля.

Вот она есть – и вот её уж нет. На поверхности лишь пузырится, бугрится – закручиваются водовороты.

– Стоп машина!

Команда репетуется и…

Броненосец вдруг сотрясло! Грохотом по ушам вздыбился фонтан воды по левому борту!

Оглашенный крик:

– Миноносцы слева!

Поздно – низкий силуэт, оставляя заметную пенную дугу, развернувшись, уже уходил!

Стрельба как обычно в таких случаях беспорядочна, не метка… бестолкова.

«Ослябя», не успев сбросить ход, заложил поворот, щетинясь стволами на случай повторных атак, спешно покидая опасное место, уже начиная медленно, обидно и неизбежно крениться на повреждённый борт.

– К чёртовой матери реверансы, – орал Бэр, глядя на ползущую стрелку креномера, – доспасались! Доклад мне!

* * *

Задрипанный номерной миноносец 3-го класса какого-то там занюханного 10-го отряда, базирующегося на Цусиму, улепетывал, едва выдавая шестнадцать узлов.

Его командир, оглядываясь с мостика в пульсирующую вспышками ночь (русский броненосец стрелял вдогонку), готов был плакать – для этой идеальной атаки, незаметной и в упор, у него была всего одна исправная самодвижущаяся мина.

Иначе…

* * *

Часом позже этим же местом проследовал «Идзумо». К тому времени море разнесло уже все улики недавнего сражения.

Командир крейсера капитан 1-го ранга Коно Идзичи после ночной атаки на эскадру пошёл тем же неочевидным маршрутом, склонившись к западу, но вследствие открывшейся «раны» в борту был вынужден держать лишь пятиузловый ход. Камимура в его решения не вмешивался – пользуясь тем, что крейсер остался в одиночестве, почти отстранился от управления. Встретить «своих» так и не удалось, как и натолкнуться на корабли противника, но это блуждание в ночи кривыми путями оказалось роковым.

– У нас серьёзные затопления, волна сильна, экипаж не справляется с поступлением воды, – доложил Идзичи вице-адмиралу, – боюсь, что до Сасебо и даже до берегов Кюсю мы не дотянем.

– У вас есть предложения? – скорей утвердительно спросил Камимура.

– Сейчас мы примерно в трёх милях от острова Ики. Я там знаю прекрасную закрытую бухту. Спрятавшись от ветра, мы сможем локализовать повреждения.

– Вам виднее, – согласился адмирал, – телеграфную станцию не удалось привести в работу?

– К сожалению…

* * *