Осколки легенд. Том 2

— Удостоверение хотелось бы глянуть, — заискивающе произнес хозяин квартиры, а в узенькой щелке появился его глаз. — Для порядка.

— На кой тебе удостоверение? — как-то даже весело спросила Веретенникова. — Ты на меня посмотри, да и все. Уж, наверное, узнаешь.

— Ох! — раздался из-за двери глухой выдох. — Так вас же вроде того?

— А тебе за счастье, поди, та новость была, да? — недобро улыбнулась женщина. — Небось под это дело ты бутылку бальзамчика откупорил и в одну рожу на радостях выдул. Ты же его предпочитал, верно? Ничего не путаю? У тебя даже прямые поставки из Риги имелись, причем даже тогда, когда она сама по себе жила, без статуса советской республики. Ладно, не станем ворошить былое, потому как мне с тобой о насущном желательно поговорить. Открывай, говорю. А то ведь ты меня знаешь, я сейчас дверь с петель сниму.

Брякнула цепочка, скрежетнули дверные петли, и оперативники увидели перед собой невысокого плешивого толстячка в полосатом пижамном костюме.

— Ишь какое брюхо наел, — похлопала Кноппе по животу Павла. — Или это ты от голода пухнешь, Оскар Юльевич? Все на нужды фронта отдал, себе ничего не оставил, питаешься через раз только тем, что по карточкам получаешь?

— Я зарплату за октябрь в фонд обороны отдал, — протарахтел хозяин квартиры. — Да-да, можете проверить!

— Зачем? — как бы даже оскорбилась Веретенникова, проходя в комнату и включая там свет. — Мы тебе верим на слово. Да, Петя?

— Верим, — подтвердил Швец. — А как же!

— Скромно живешь, — оглядевшись, сообщила Павла Кноппе, который метнулся застилать кровать. — Простенько.

— Я обычный госслужащий, — истово выпалил толстячок, бросил покрывало на пол и прижал руки к груди. — Да, когда-то допускал перегибы, занимался частной торговлей, но времени с той поры прошло сколько? И магазин свой я государству доброй волей передал, если вы не помните.

— Как же, как же, — покивала Веретенникова. — Правда, в нем, кроме кассового аппарата и пустых полок, ничего не имелось, но факт такой присутствовал. Но, повторюсь, это все в прошлом, а оно нам неинтересно. Ты лучше расскажи мне, Оскар Юльевич, кто за последний месяц из «деловых» к тебе в гости заходил, что спрашивал, может, чего просил разыскать. И сразу — не оскорбляй мой слух рассказами о точильщиках ножей и агитаторах, не надо. Ты понял, о чем я говорю. И знай — за время разлуки я добрее не стала.

Произнося эту фразу, Павла очень внимательно следила за лицом Кноппе, фиксируя всё, что только можно: выступившие бисеринки пота на лбу, чуть дернувшееся веко, сузившиеся зрачки. И с каждой секундой она все отчетливее понимала — тут им удалось зацепить рыбку. Ту ли, не ту — неизвестно, но факт того, что этот пакостный толстяк темнит, у нее ни малейших сомнений не вызывал.

— Вы же все правильно сказали, — выкатив глаза, затараторил Кноппе. — Прошлое это. Прошлое. Я сейчас никакого отношения… Элп!

Последний звук издал то ли рот хозяина квартиры, то ли его печень, в которую воткнулся кулак Веретенниковой. Следом за тем она ударила оценщика ладонями по ушам, перед тем немного их согнув «ковшиком», отчего тот рухнул на пол, тихонько подвывая и суча ногами от боли.

— Павла Никитична, — подал голос Швец, немного ошарашенный увиденным, — разве…

— Рот закрой, — цыкнул на него Ликман, подперев плечом дверной косяк. — Товарищ Веретенникова знает, что делает.

— Ведь просила же, — присев на корточки, задушевно сказала Павла скулящему хозяину квартиры, а после зацепила пальцами его ноздри и слегка их крутанула, отчего вой стал громче. — Оскар, продолжишь врать — будет еще больнее. Но и это так, цветочки. Ягодки пойдут, когда я коллегам с Лубянки расскажу о твоих торговых делах с немецкими инженерами, которых в двадцатые годы сюда пачками завозили, даже не проверяя, кто из них разбирается в механике, станках и кораблестроении, а кто в шифрах и системах автоматических пистолетов. Иконы, драгоценности, живопись — много чего на Запад через Прибалтику твоими трудами тогда ушло. А еще поведаю о том, как ты под немчуру эту хитростью да ловкостью жен совработников подкладывал, причем выбирал таких, у которых мужья в наркоматах сидели и много чего знали.

— Не было такого! — проныл Кноппе, ощупывая нос, который стремительно начал распухать. — Не было! Этим Матильда промышляла, за что и пострадала! А я только иногда к ней гостей направлял.

— Хрен редьки не слаще. — Веретенникова цапнула его за остатки волос и приложила лицом о пол. — Странно только, что она тебя не выдала.

— Больно! — Кноппе размазал мигом хлынувшую из многострадального носа кровь по лицу. — Больно мне!

— А будет еще больнее, — заверила его женщина. — Знаешь, почему меня так долго не было? Знаешь?

— Арестовали тебя! — выкрикнул Кноппе. — Жаль, не расстреляли!