Осколки

Шон целует меня в лоб и обнимает так, как делает обычно, крепко подминая под себя. Его широкие руки словно прутья клетки, охраняющие маленькую птичку. Если бы я могла почувствовать хоть часть того, что ощущала во снах, вероятно, смогла бы перевести наши отношения на следующий уровень. Но чем дальше я об этом думаю, тем сильнее внутри распускается новое чувство. Трепещущее, бессильное, едва-едва родившееся, что слабо бьется в глубине грудной клетки. И оно не о Шоне.

Есть вещи, которые не забываются, как бы старательно их не уничтожали, не вытравляли из памяти. Они оставляют отпечатки настолько глубокие, что их невозможно стереть. Все, что рождается в сердце, навсегда в нем и остается.

Шон поворачивается на бок и пристраивает голову рядом с моей. Я беру его за руку, осознавая, что жизнь с ним, наверняка, выбрала сама. Прикрыв глаза, я могу вплоть до мелочей представить наш дом с поросшим вьющимся кустарником забором и крепкими стенами. Сад с магнолиями, а в центре маленький пруд. По вечерам мы бы болтали за сытным ужином, делились планами на будущее, планировали отпуск. У нас наверняка родилась бы пара прекрасных детей. И чем дольше я думаю об этом, чем больше стараюсь полюбить его так, как он заслуживает, тем сильнее осознаю, что ничего не выходит.

Разглядывая его идеальное лицо, касаюсь волос, подбородка, плеча и понимаю, что на этот раз мне не нужен спокойный очаг, я хочу живой костер… Я должна вернуться туда, где все началось, и разобраться в собственном прошлом, а потом рассказать Шону всю правду о себе и парне, что никак не покидает мое сердце, и если его планы на мой безымянный палец после этого изменятся — я верну ему кольцо.

Долгое время я лежу без сна, прислушиваясь к шагам и шорохам из гостиной, а потом, свесив ноги, осторожно выскальзываю из постели. Шон спит, шумно выдыхая. Его лоб нахмурен, отчего он кажется еще более серьезным, чем есть на самом деле. Спокойный и невозмутимый, как горный ледник, чья мощь не поколеблется, даже если вокруг бушуют разрушающие ветра.

В темноте на цыпочках я подхожу к самодельному стеллажу, рассматривая коллекцию книг, уместившуюся всего на одной полке. Беру роман в тонкой обложке, порядком поистершейся по краям, а значит, зачитанный до дыр, и бесшумно выскальзываю в коридор.

Закрыв за собой дверь в спальню, открываю первую страницу. «Любовь и предательство». Подойдет, скоротать пару часов и отвлечься.

Сквозь окно прорывается уличный мрак и, устроившись на подоконнике прямо под светильником, я погружаюсь в книжку, но спустя пару минут понимаю, что читаю один и тот же абзац уже в третий раз. Длинные предложения никак не желают укладываться в голове, а мысли бумерангом возвращаются к Таю, заставляя снова и снова задаваться вопросом, почему я вернулась к отцу. Ведь писала, что никогда не приеду обратно. Записанная в письме история вошла в меня, как стрела, и теперь, застряв внутри, не дает вдохнуть без боли.

Окончательно убедившись в бесполезности затеи с чтением, я захлопываю книжку и собираюсь пойти спать, но останавливаюсь возле лестницы, прижимаясь щекой к стенке. Ник сидит в гостиной, закинув ноги в кресло, на коленях у него тоже книга, только в отличие от меня, он ей полностью поглощен.

— Что читаешь? — вырывается до того, как я успеваю себя остановить, ведь мы теперь не разговариваем.

Ник стягивает капюшон и бросает на меня взгляд исподлобья.

— Опять ты, — ворчит он. Не слишком рад меня видеть, но и удивленным не выглядит тоже.

— Опять я.

Темные брови изгибаются дугой, когда я присаживаюсь на диван напротив. Теперь я вижу, он не читает, а рисует, используя медицинскую энциклопедию как подставку под блокнот. Определенно, это не то, что я ожидала.

Ник отодвигается, поправляя книгу, чтобы я не смогла разглядеть, чем он занимается. Но я уже все видела. Он явно не хочет ни с кем разговаривать, и не то чтобы я его обвиняла.

Я беспокойно выкручиваю пальцы, прежде чем продолжить, потому что в голове словно из ниоткуда, из возникшего между нами напряжения и дрожащего натянутой струной воздуха, рождается граничащая с сумасшествием идея. Безумная, как и мы оба, но я цепляюсь за нее, как за канат, заброшенный в глубокую яму.

Ник был прав насчет нашей схожести. Есть лишь один человек, которому я могу рассказать все сейчас. И он поймет. И даст Бог, чтобы моей смелости и способности убеждать оказалось достаточно.

— Ты рисуешь? — осторожно спрашиваю, выдержав паузу.

— Нет, — отрезает Ник, пристально сосредоточив взгляд на книге и даже не поворачиваясь в мою сторону.

Что ж… Исчерпывающе.

Он снова уходит в себя, куда мне точно нет дороги. «Пока», — мысленно поправляю я.

— Не знала, что ты умеешь.

Ник кривится. Я действую ему на нервы, и это ясно как божий день. Он отодвигается, явно не желая, чтобы его беспокоили. Я же опускаю глаза и смотрю на остывший кофе на столике и лежащий рядом бумажный пакет с логотипом пекарни, в которую мы заглядывали пару дней назад.

— Это у тебя круассан?

— Да.