Осиновый крест урядника Жигина

— Дернешься, я ему башку разнесу! Выводи сюда бабу, быстро! И одень ее как следует, тепло одень! Сроку тебе — нисколько! Ну!

Детина, угнув голову, кинулся в дом. Скоро вытолкал впереди себя Василису, на которой косо была застегнута длиннополая шуба, а на голову наброшена шаль. Семен даже не взглянул на нее, побоялся взглянуть, карауля каждый миг, чтобы довести рисковое дело до победного конца. Приказал детине затащить Тимофея в дом, следом завел старика, вынул у него изо рта ствол ружья, обмазанный слюной, и ногой откинул половик, под которым оказалась крышка подполья. Знаком, без слов, показал детине — открывай. Тот послушно распахнул подполье и первым полез туда, понимая, что это единственная возможность уцелеть. Следом за детиной Семен столкнул вниз старика; ногой, как бревно, перекатил и спихнул в темный лаз Тимофея, который так и не очухался. Захлопнул крышку, оглянулся, увидел большой деревянный ларь и с маху опрокинул его на пол, как раз на вход в подполье. Ларь упал с грохотом, будто гром раскололся над домом, Семен даже отскочил в сторону — не ожидал такого шума. Не оглядываясь, выбежал в сени, схватил Василису, безмолвно и неподвижно стоявшую у порога, на руки и на руках донес до саней. Усадил и, косо падая ей в ноги, дернул вожжи, выдохнул:

— Ну, Карюха, на тебя вся надежа! Выручай!

2

Снег по обрезу каменного мешка обтоптали, умяли, и теперь, не поднимаясь в полный рост, можно было лежать на животе и смотреть вниз. А внизу, на извилистом русле речки, накрытой толстым и крепким льдом, происходило следующее: двое конных, держа наготове ружья, добрались до места, где следы заворачивали в сторону, и остановились. Разом подняли головы, долго смотрели на круглый вход в каменный мешок. Подниматься к нему не рискнули. Один остался на месте, а другой, повернув коня, быстро поскакал обратно. Скоро подтянулись и остальные, спешились и рассыпались жиденькой цепью.

— Если разом полезут, могут и добраться. Слышь, Илья Григорьич? — Земляницын тяжело поворочался и удобнее положил перед собой ружье.

— Посмотрим, — отозвался Жигин, — главное — патроны берегите, стрелять только наверняка, когда уж совсем близко подберутся. Одного-второго срежем, сразу остынут.

Черная жиденькая цепь качнулась, словно дунул на нее внезапный ветер, и медленно, увязая в снегу, поползла вперед.

Ближе, ближе.

Захлопали выстрелы, отзываясь в распадке долгим, перекатистым эхом. Один из наступавших, особенно скорый и безоглядный, ринулся вперед, будто горный козел, без устали перескакивая из стороны в сторону и не давая возможности прицелиться. Жигин, прищурившись, спокойно смотрел на его усилия, выжидал, и как только он замешкался, переводя запаленное дыхание, выстрелил — точно и хладнокровно. Крупная картечь ударила нападавшему точно в грудь, опрокинула на спину, и тело с раскинутыми наотмашь руками впечаталось в снег, как черный крест.

Цепь замерла. Легли, ожидая новых выстрелов, но из каменного мешка — ни звука. Тогда еще один смельчак кинулся вперед. Жигин подпустил его совсем близко и положил, как и первого, всадив заряд в грудь.

— Ну, Илья Григорьич, — восхитился Земляницын, — знал бы раньше, как ты стреляешь, на охоту бы с собой взял.

— Сползать бы, ружья у них забрать, да боюсь, что достанут. Ладно, пусть лежат, а те пусть думают, — Жигин неторопливо перезарядил ружье, поерзал на снегу и удобней, ловчее пристроил приклад к плечу.

Снизу донесся голос, слов разобрать было нельзя, но голос слышался — громкий, командный. Оборвался внезапно, и цепь медленно поползла назад, оставляя после себя истоптанный снег. Спустилась на лед речки, выпрямилась в полный рост и остановилась. Ясно было, что первый приступ, с налету, не удался.

День между тем скатился на вторую половину, и солнце задевало макушки ельника на вершине распадка, окрашивая их в розовый цвет. Огромные, длинные тени стали вытягиваться через русло речки и соединяли берега широкими полосами. Темная кучка людей и лошадей на этом огромном пространстве казалась каплей, упавшей неизвестно откуда. И странно было, что она, такая маленькая, грозит смертельной опасностью.

Но она грозила. И отступать не собиралась.

В скором времени на самом краешке берега заполыхал большой костер. Слышно было, как стучал топор, и видно было, как тащили в костер целые лесины сушняка, выкопанные из-под снега. Берег был усеян топляками и недостатка в дровах не имелось. Пламя вздымалось все выше, и становилось ясно, что позже, когда наступит полная темнота, оно будет освещать половину округи, как гигантский фонарь, и выскользнуть из каменного мешка незамеченными станет невозможным.

— Вот сволочи, греются, а тут даже зубы застыли! — завидовал и жаловался Комлев, передергивая плечами от озноба.