Ошибка Нострадамуса

Стихи Роальда Мандельштама опровергают установившиеся представления о том, какой должна быть поэзия. На первый взгляд, они искусственны и безжизненны, с вполне традиционным набором романтических штампов. Местами даже примитивны с точки зрения поэтической техники и вкуса. Но это только на первый очень поверхностный взгляд. Попробуйте в них вчитаться, и вы почувствуете, какой магнетической силой они обладают. Их волшебная магия взрывает традиционную поэтику, которую они внешне соблюдают.

Нелепо, конечно, отрицать громадное влияние на творчество Роальда Мандельштама поэтов Серебряного века и античной культуры. Он ведь был книжным мальчиком, узником своей «мансарды». Но он в то же время обладал талантом особого рода, позволяющим превращать в свое все чужое.

Поэзия Мандельштама в значительной своей части урбанистическая. Его городской пейзаж визуален, колоритен и выразителен, что отчасти объясняется творческими связями поэта с художниками-авангардистами шестидесятых годов.

В целом мире не сыщешь белее ночей,
Мостовых не найдешь горячей.
А в ночи безотрадней домов не найти,
Перевитых в ночные пути…

В эти черные окна, лишь гаснет заря,
Наливается свет фонаря.
А в пустой тишине запоздалый трамвай
Да собачий серебряный лай.

Тема трамвая, разумеется, навеяна Гумилевым.

Алый трамвай

Сон оборвался. Не кончен.
Хохот и каменный лай.
В звездную изморозь ночи
Выброшен алый трамвай.

Пара пустых коридоров
Мчится один за другим.
В каждом — двойник командора —
Холод гранитной ноги.

— Кто тут?
— Кондуктор могилы!
Молния взгляда черна.
Синее горло сдавила
Цепь золотого руна.

Где я? (Кондуктор хохочет.)
Что это? Ад или рай?
— В звездную изморозь ночи
Выброшен алый трамвай!

Кто остановит вагоны?
Нас закружило кольцо.
Мертвый чугунной вороной
Ветер ударит в лицо.

Лопнул, как медная бочка,
Неба пылающий край.
В звездную изморозь ночи
Бросился алый трамвай!

Сравнивая «Алый трамвай» с «Последним трамваем» Гумилева, Роальда Мандельштама часто упрекают в подражательстве. Это не так. Мандельштамовский текст абсолютно самостоятелен, а местами даже ярче и выразительней, чем у Гумилева. Он более сжат, не перегружен реминисценциями и поэтому сильнее действует на воображение.

Петербург в стихах Мандельштама предстает страшным, загадочными и чарующим, как медный облик его основателя. От него веет апокалипсисом:

Дремучий ветер схватил
Наш край, где площади, как ступы,
И молча трупы золотил —
Луны тускнеющие трупы.

И шелест крыл от птичьих стай,
И на знакомые ограды,
Кружась, летит вороний грай,
Как черный призрак снегопада.

А как ревут колокола, —
Их рвет предсмертной, медной рвотой,
Как будто дохнут на колах
У острых звонниц бегемоты.

Какая величественная и жуткая картина! Какая инфернальная сила образов!

А вот мое любимое, о мертвом городе:

— Почему у вас улыбки мумий,
И глаза, как мертвый водоем?
— Пепельные кондоры раздумий
Поселились в городе моем.
— Почему бы не скрипеть воротам?
— Некому их тронуть, выходя:
Золотые метлы пулеметов
Подмели народ на площадях.