Ошибка господина Роджерса

Жена читала медленно, то и дело поглядывая то на меня, то на дочь.

— С ума можно сойти. И что ж он, богатый, наверное? — У жены дрожали руки.

— Разве в этом дело? — возмутилась Марина.

— Так если он богатый, не грех и повидаться, — рассудительно сказала жена. — Вон в соседнем подъезде тоже объявился у кого-то дальний родственник за границей, говорят, завалил посылками. Поди, плохо им от этого.

— А если бедный… Странно, почему он вдруг изменил нашу фамилию и, кроме того, называет папу на «вы», — подвела первую черту нашей радости будущий юрист Марина.

— Он же объяснил… — возразил я.

— Несерьезно… Чепуха какая-то.

— Чепуха не чепуха, а раз письмо от родного человека, нечего обращать внимание на мелочи. Надо ему немедленно ответить. Представляю, как ему, горемычному, приятно будет получить от нас весточку, — решительно заявила жена, возвращая мне письмо.

— Нашла горемычного… — хмыкнула Марина и после паузы продолжила: — Мелочи? Фамилию, мамочка, так просто, за здорово живешь, не меняют.

— Значит, случайную описку в документе, о чем пишет брат, ты исключаешь? — строго спросил я.

— Случайности, конечно, могут быть… Но все равно, что-то мне во всем этом не нравится…

— Да что там… Писать — и точка! — окончательно решила жена. — В самом деле, Марина, не порти настроения своими подозрениями…

— Подчиняюсь большинству, но остаюсь при своем мнении… — заявила Марина. И строго посмотрела на меня. Я невольно залюбовался ею. Брови вразлет. Большие голубые глаза. Густые ресницы. Прямой нос. Пухлые, красиво очерченные губы. На щеках ямочки. Упрямый подбородок. Русая коса, спадающая на плечи. Стройная. Красивая.

— Ну и молодец, — сказал я, нежно обнимая Марину за плечи.

— А что у тебя в руках? — спросила жена.

— Фу, черт, забыл, это же фотография Зори.

Жена стремительно выхватила ее у меня.

— Какой франт, — с завистью сказала жена. — Посмотри, Маринка.

Марина лениво подошла к матери, взглянула на фотографию, иронически улыбнулась и, ничего не сказав, отошла к окну.

Мы невольно переглянулись с женой.

Письмо, однако, я написал.

Все последующие дни были наполнены разговором о Зоре. Я много рассказывал о нашей молодости, о детдоме, заводе, где мы с ним работали. И конечно, с большим нетерпением ожидали от Зори ответа.

Через месяц из Канады пришел ответ.

«Дорогой мой брат Алексей Иванович, — писал Зоря. — Получил от вас весточку. Святая дева Мария, какое это было счастье! Я неделю был словно пьяный и не находил себе места от радости. Каждый день по вечерам всей семьей мы вслух читали ваше письмо и каждый раз находили в нем что-то новое. Вы себе не представляете, какая радость, какое это блаженство — получить письмо с Родины. Я чувствую ваше нетерпение поскорее узнать все обо мне, и я это сделаю, но сейчас мне не хочется омрачать свое блаженное состояние историей, не очень-то веселой.

Извините меня, но я напишу об этом в следующий раз, сейчас, дорогой Алексей Иванович, могу сказать только, что я ничего плохого не сделал и краснеть вам за меня не придется. Еще раз огромное спасибо, что откликнулись на мое письмо.

Моя жена Эльза и сын Роберт шлют вам большой привет и желают здоровья.

Пришлите, пожалуйста, семейную фотографию, нам будет очень приятно.

Надеюсь вновь получить ответ от вас. Ради бога, пишите, пишите как можно больше и подробнее обо всех, обо всем.

Обнимаю. Ваш брат Зоря».

Это письмо мне вручил почтальон утром, когда я шел на работу в свой жэк. На ходу прочел, на одном дыхании. Настолько увлекся, что чуть не сбил с ног впереди идущую старушку. В конторе я прочел его еще раз, потом второпях снял пиджак, небрежно повесил на спинку стула и не заметил, как конверт выпал из пиджака.

Когда возвратился, слесарь Савельев, загадочно улыбаясь, подал мне Зорино письмо.

— Заграничное. Подари марку. Такой у меня нет, — попросил он.

— Прочел небось?

— Что я, ненормальный, что ли? За кого ты меня принимаешь? — возмутился Савельев. В его голосе звучала неподдельная обида.

— Ну коли так, не жалко. Бери марку.