Ошибка господина Роджерса

«Здравствуйте, мой младший брат Алексей Иванович! Произошло чудо. — («Действительно чудо», — невольно подумал я.) — Я узнал ваш адрес совершенно случайно. Я уже не надеялся на это, точно так же, как вы, наверное, не ожидали моего письма. Может быть, оно вас даже расстроит или приведет в смятение. Мол, откуда он вдруг объявился и что он теперь такое. Но тем не менее о себе не буду много распространяться, до тех пор пока не получу от вас ответа на это письмо. Сообщу только, что живу в Канаде, веду кое-какие дела и имею приличный доход. Все хорошо, если бы не одно обстоятельство, о котором напишу в следующий раз. Чтобы у вас не возникло сомнений, что я — это я, посылаю свою фотографию. Ради всего святого, откликнитесь быстрее. Напишите мне все-все. Не обращайте внимания на отсутствие буквы «и» в фамилии. Это сделали ошибку в одном из моих старых паспортов, с тех пор так и пошло — Ванов вместо Иванов. Большой привет всему вашему семейству. Обнимаю. Ваш брат Зоря».

Я закончил чтение письма. Около меня стоит Марина. Она вся в напряжении. Уставилась на письмо, будто бы у меня в руках что-то диковинное и необыкновенное.

Я прочитал письмо еще раз. Внимательно рассматривал фотографию. Сомнений нет. Конечно, это Зоря. И фотография его, и почерк тоже.

Зоря… Мой старший брат. Помню, что у отца нашего было середняцкое хозяйство. Ездили на базар, торговали чем могли. Но родители не слишком баловали нас. Мы работали как взрослые. Дома все было спокойно и мирно, казалось, ничто не предвещало беды. А беда подстерегала. На сенокосе мать упала с воза, сломала позвоночник. После ее смерти жизнь наша круто изменилась. Запил и вскоре наложил на себя руки отец. Мы с Зорей остались одни. Нас взяла к себе сердобольная тетя Нюся. А у нее было своих шесть ртов. Естественно, мы были в тягость. Начали к нам придираться по всякому поводу и без повода ее старшие сыновья. Пошли ссоры, драки. Вскоре нас отвезли в город и определили в детдом. Так закончилась наша жизнь в деревне.

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, а брату восемнадцать, нас из детдома определили на завод и поселили в общежитии. В тесной комнатке — семь человек. Жизнь учила суровой самостоятельности. А кое-кого, в зависимости от характера, и расчетливости. Таким оказался Зоря. Он пошел в отца. С годами все это усугублялось. Зоря становился жадным, эгоистичным. За ним укрепилась кличка Куркуль.

— Хорошо, пусть Куркуль! — зло огрызался он. — Посмотрим, кто будет в конце концов жить по-человечески.

Через год Зорю арестовали. Я был на суде. Брату дали восемь лет за хищение остродефицитных деталей. Горькое прощание. Первое письмо из далекого исправительно-трудового лагеря. Конечно, ему там несладко. Но ни одной жалобы, ни единой просьбы.

Во время войны, в 1943 году, я получил от Зори последнее письмо через знакомого. Зорю направили на фронт. Несколько строк смутили меня. Я их хорошо запомнил: «Давно ждал такого случая. О! Я повоюю. Я им покажу! За все отплачу». Я ломал голову над этими словами. Что это? Как все это понять? Письмо на всякий случай уничтожил. Подальше от греха.

И вот на тебе, спустя тридцать лет объявился Зоря, да еще где — за границей, в Канаде. Как он попал туда? Почему до сих пор молчал? От кого узнал мой адрес?.. А в голову все лезут строки из того последнего письма.

— От кого письмо, папа? — спросила нетерпеливо Марина.

— От брата Зори. Я как-то говорил тебе о нем, помнишь? Где мать?

— Пошла в магазин. А прочитать можно? — заинтересовалась дочь.

— Читай… — Я протянул ей письмо.

Марина прочла и, возвращая листок, просто и строго сказала:

— Вот и брат нашелся. Да еще за границей. Тесен мир.

— Просто не верится в это, так все неожиданно, — Я пытался найти сочувствие у дочери, но в это время вошла жена, и я молча протянул ей письмо.

— От кого это? Неужели от Виктора? Опять поссорились? — сокрушалась она и укоризненно поглядывала на Марину.

Все в доме знали, что когда Виктор Фокин ссорится с Мариной, то пишет ей письма.

— Да что гадать, ты читай! — излишне нетерпеливо сказала Марина.