— Раевский мог пойти чуть дальше и представить дело так, будто анестезиолог намеренно убил пациента, для того чтобы подставить хирурга, к которому он испытывал личную неприязнь, — объяснила Инна Ильинична. — А что? Насколько я понимаю, он вполне на это способен. В Екатеринбурге, к слову будь сказано, пару лет назад слушалось похожее дело. Только там пациент умер на столе от острой сердечно-сосудистой недостаточности, наступившей в результате действий анестезиолога. Анестезиологу дали десять лет при нижней планке в восемь.
— В принципе, изобразить такое возможно, — начал размышлять вслух Данилов. — Подбирается один «свидетель», который якобы слышал, как Сапрошин угрожал Раевскому…
— Я твою репутацию уничтожу! — подхватила адвокат. — Я докажу, что ты не хирург, а мясник! А другой «свидетель», — она изобразила пальцами кавычки, — якобы слышал, как Сапрошин в пьяном виде грозился угробить тех, кого оперировал Раевский…
— Но не придал угрозе значения, поскольку счел ее пьяным трепом, — закончил Данилов.
— Так что Сапрошину еще повезло, — констатировала Инна Ильинична. — Впрочем, это как сказать… Для него что пять лет, что десять — одинаково плохо. Это же целая вечность, особенно для человека, не имеющего соответствующего опыта… Ладно, не будем настраиваться на худшее! Я не исключаю возможности назначения условного наказания.
— Но ведь, насколько я понимаю, для этого нужно признать вину и раскаяться, — заметил Данилов.
— Это можно сделать в последнем слове, — парировала адвокат. — Опять же, есть у меня одна заготовочка, только не спрашивайте какая, все равно не скажу. У вас все?
— Почти, — Данилов подумал о том, что зря, наверное, он затеял эту встречу, только время у занятого человека попусту отнял. — Меня удивляет, что такой востребованный аппарат, как аппарат искусственного кровообращения, так долго ждал отправки в ремонт.
— Следователь спрашивала об этом заместителя главного врача по технике. Его фамилия… — Инна Ильиничнана мгновение призадумалась, — Цыплаков… Нет — Цыплящук. Он сказал, что неисправный аппарат заменили запасным, да в суете трудовых будней забыли сразу же оформить его для отправки в ремонт. Короче говоря — обычный наш бардак и никакого злого умысла. Следователя, надо сказать, подобное объяснение полностью удовлетворило. Да и с какой стати ей вообще землю рыть? Неисправность задокументирована, аппарат отремонтировали, больница оплатила счет, выставленный ремонтной организацией… У меня лично нет сомнений в том, что аппарат был неисправен.
— Но нет доказательств того, что он был неисправен двадцать девятого марта во время установки протеза Хоржику, — возразил Данилов.
— Воздух в кровеносные сосуды попал? — прищурилась Инна Ильинична. — Попал. Поломка аппарата допускала такое осложнение? Допускала. Одно с другим прекрасно увязывается. А неисправность аппарата, если верить заведующему операционным блоком Гусятникову, была обнаружена утром тридцатого марта им и старшей медсестрой блока… ее фамилию я забыла…
— И при этом никто из врачей реанимационного отделения, в котором после операции находился Хоржик, не увязал одно с другим? То есть не объяснил состояние пациента воздушной эмболией мозговых сосудов? — Данилов многозначительно усмехнулся. — Не могу в это поверить! При жизни пациента эмболия фигурировала только в качестве предположения, хотя при таком раскладе ее нужно было выдвинуть на первый план. Можно, конечно, допустить, что отделенческие врачи, наблюдавшие Хоржика не знали о выявленной поломке «насоса», но это уже из области фантастики.
— Я хорошо знаю Ларису Вениаминовну, — Инна Ильинична неприязненно поморщилась. — Она типичная хорошистка-мандражистка, которая живет по принципу «чем проще — тем лучше». Ни в какие дебри она лезть не станет. Да и я, признаюсь честно, не стану, потому что мне скажут: «мы думали о воздушной эмболии, но точно в этом не были уверены». Как, по-вашему, могут мне так ответить?
— Запросто могут, — признал Данилов.
— Другое дело, если бы Хоржика могла спасти срочная операция на головном мозге…
— Состояние Хоржика было крайне нестабильным, — пояснил Данилов. — Ни один нейрохирург не взялся бы его оперировать. К эмболии добавился так называемый системный воспалительный ответ, который вызвал нарушение функций внутренних органов…
— Читала я про этот воспалительный ответ, — усмехнулась Инна Ильинична. — Все никак понять не могла, почему хирурги не виноваты в послеоперационном воспалении. Был соблазн использовать это обстоятельство против них, да не вышло.[39] Очень трудно, знаете ли, играть без козырей. Особенно если клиент попадается несговорчивый.
— Вы имеете в виду то, что Сапрошин не признает свою вину? — уточнил Данилов.