Ошибка «2012». Мизер вчерную

И кабан Василий подошёл. Сделал он это со стремительностью крылатой ракеты, так что насчёт харакири у Сучкова не вышло. Блинчиком улетела выбитая калитка, и бывший свинарь с хрипом влип в стену — щетинистое, увенчанное бивнями рыло проломило нелюдю грудь. Сбросив его на пол, вепрь занёс копыто и чугунным молотом обрушил на голову супостату.

Развернувшись в тесном загоне, Василий обнюхал Карменситу и призывно зарокотал. Та жалобно и с надеждой хрюкнула что-то в ответ. Бок о бок они устремились сквозь выбитые двери наружу, следом хлынули выжившие поросята… И Колякин с Роландом остались в свинарнике совсем одни.

Правду сказать, особого облегчения майор не испытывал. Кровь, блуд, непонятки, двое холодных. Один завален лопатой с его, Колякина, «пальчиками». Другой точно в двухтонный пресс угодил. Иди рассказывай потом, что это постарался кабан Василий из Эриманфских вепрей. Стопудово в дурку закроют.

«Съездил, называется, отдохнул душой! — безнадёжно вздохнул Колякин. Вытащил уцелевший в сражении телефон и набрал номер Балалайкина. — Одна голова хорошо, а две…»

Странное дело, Балалайкин не отвечал.

«Куда ж ты мобильник дел, гад! — удивился Колякин, вытер взмокший лоб и стал искать номер Журавлёва. — Полкан бросить не должен. Сор из избы ему перед пенсией не резон. Так, ну-ка, ну-ка…»

Удивительно, но факт: полковник Журавлёв тоже не отвечал.

«Да что они там, охренели? Или антенны с вышки попадали?» Колякин даже задрал голову, всерьёз ища ураганные облака, не нашёл и позвонил на пульт дежурного помощника начальника колонии. Однако и в этом святая святых лагерной жизни телефон не отзывался категорически.

— Так, — вслух сказал майор, вытащил пачку сигарет, выщелкнул одну, разыскал зажигалку и закурил. Ему вспомнился покаянный сон с кровью на плацу, и он опять же вслух сделал вывод: — Что-то случилось. Очень нехорошее. Такое, что не до телефонных звонков. Ну не иначе как зона «пыхнула»[176]. А я здесь, в свинарнике, со своими же стукачами воюю. Ох, такую твою мать…

Он бросил окурок, судорожно глотнул и как в прорубь прыгнул — набрал номер УФСИНа[177].

— Дежурный по управлению капитан Снетков, — ответили ему, и сердце, колотившееся у горла, начало успокаиваться.

— Саша, — сказал майор, — привет, это я, Колякин. Слушай, что-то не могу дозвониться к себе на пульт. Похоже, со связью проблема. Ты, случаем, не в курсах?

Он знал Снеткова ещё с лейтенантов. И, надо сказать, с лучшей стороны.

— Андрей, давай потом, у нас здесь, блин, такое! Извини, брат, не до тебя, — каким-то странным голосом выговорил Снетков, трубка стукнула о столешницу, и уже издалека долетел бешеный крик: — А ну стоять! А ну стоять, товарищ генерал! Предупреждаю, буду стрелять! Предупреждаю…

Прозвучал жуткий рык, что-то грохнуло, в телефоне заскрежетало… и всё, пошли короткие гудки. На самом смысложизненном месте — так пристрелил или не пристрелил?

«Блин, вот это дела!» Майор чуть не выронил мобильник и без оглядки рванул к машине.

Сказал бы кто ему ещё вчера, что он будет вот так удирать, бросая подраненных поросят, — обиделся бы до смерти, в харю бы дать захотел. А вот случилось — и какие там свиньи, какие пятачки. Что именно случилось, Колякин пока ещё толком не понимал, но спинным мозгом чуял — дело действительно дрянь. Если уж капитаны стреляют в генералов, значит, пиши пропало…

«Всё, к чёрту, завтра же пересяду на „Мерс“…» — бросился в «четвёрку» майор, с Божьей помощью с пол-оборота завёл и нещадно газанул с места — только жёлтая пыль взвилась позади. Со второй передачи врубил сразу четвёртую, вогнал в пол педаль газа…

…А потом вдруг снял ногу с педали. Охнул, дёрнул головой и начал тормозить, пока вовсе не остановился. Во второй раз за сегодня на него накатило что-то тёмное, аморфное, как надетый на голову мокрый пластиковый пакет. Весь мир окутало серое облако, не осталось ни мыслей, ни стремлений, а в ушах зазвучал шипящий, вкрадчивый голос.

«Не торопись, постой, — вещал этот голос. — Послушай нас. Какое тебе дело до клетки, где сидят жалкие твари, называемые людьми. Слабые, уродливые создания, возомнившие себя столпами вселенной! Бей их, режь, бери что хочешь, насилуй и жги по праву избранности, по праву своей крови! Ибо весь этот ничтожный мир — твой. Ты наш, иди к нам, потому что мы мощь, мы сила, мы грядущее этой земли…»

Из песни слова не выкинешь. Какая-то часть колякинского существа радостно встрепенулась, спеша согласиться. Однако эта часть была в меньшинстве.

«Шалишь! Чем он, этот мир, ничтожный-то?» Вспомнил Андрей Лукич младшую дочь Катюху, вспомнил жену, тёщу свою вспомнил из города Бийска. Проплыли в лобовом стекле Ксюхины огромные голубые глаза… Майор выругался матом и нашёл в себе силы сказать по-простому, даже без особого гнева:

— Отвянь. Пошёл на хрен.

И всё, голос сразу смолк, пелена стала рассеиваться. Колякин был не силён в этнографии и поэтому даже не подозревал о сакральной и сокровенной сущности матюгов. А ведь изначально это были заклинания, наилучшим образом отгоняющие нечистую силу…

Лютый и компания