Осенний призрак

Малин еще раз перебирает, прокручивает в голове обстоятельства ее дела. Что же случилось в лесу, Мария? Как ты оказалась там? Кто — он, она или оно — мог сотворить такое зло, откуда это? Откуда взялись эти острые живые ветви, изнутри разрывавшие твою плоть? Электрические пауки? Тараканы с полированными челюстями, пожиравшие твои ноги?

«Зло — это поток, сметающий все на своем пути», — думает Малин. Как будто тонны грязи обрушивает с горы неумолимая осенняя буря. Река смерти и насилия уничтожает все живое, оставляя после себя пустыню с кучами пепла. И мы, уцелевшие, поедаем друг друга, чтобы выжить.

Мы призвали на себя гнев. Выпустили его.

Форс поднимается, оставляя папки и вещи в прихожей, проходит в комнату Туве и смотрит на неприбранную кровать. Ей хочется, чтобы там лежала ее дочь, и она начинает плакать, когда понимает, что так или иначе, но эта кровать опустела навсегда. Вероятно, Малин никогда уже не придется переносить Туве с дивана в ее постель. Ребенка по имени Туве больше нет, есть молодая взрослая женщина. Ее дочь очень осмотрительна, здраво оценивает тех, кто ее окружает, и старается держаться как можно дальше от того, что может причинить ей боль. Женщина, чьи сны больше не невинны.

А во снах Малин сырость, темнота и мороз сливаются в одно целое. Они превращаются в поток черного света, источник которого есть тайна. Или, может, множество тайн.

— Я любил, — говорит чей-то голос. — Ищи меня в любви.

— Я сражался, — говорит он же.

— Ищи меня в сражении, — говорит другой голос во сне.

Змееныши, изрезанные в куски лезвиями газонокосилки, кишат у нее перед глазами, выбираются из клоак на знакомых ей улицах.

А потом голоса смолкают, и искалеченные змееныши исчезают.

29

«Малин, этот дом связан с тобой», — думает Янне. Он попивает холодное молоко из стакана на кухне, заедая его ломтиками копченой колбасы.

Снаружи безраздельно царит ночь, кишащая всеми теми демонами, которых он встречал в своей жизни.

«Малин, — думает Янне. — Здесь, посреди леса, так одиноко без тебя, но в этих деревянных стенах нам двоим тесно. Постель с лоскутным одеялом, сшитым руками моей матери, недостаточно широка для нас двоих.

Дом пропах сыростью и плесенью, подстерегающей нас в углах; ее споры похожи на малярийных комаров, насылаемых ночью.

Немота.

Мы словно бессловесные животные. Такова она, наша любовь. Такова и ты, Малин, и я больше не могу.

Ты всегда обвиняла меня в том, что я убегаю. Разумеется, я убегал в заботы о других, о тех, кому я был нужен в Руанде и Боснии и в этом последнем конфликте на границе между Эфиопией и Суданом.

Я уехал прошлой зимой. А неделю назад меня снова вызвали в Службу спасения. Но я отказал им, мне надо заниматься своими делами. Я остался и принял свою жизнь такой, какова она есть здесь и сейчас.

Но ведь это ты не можешь или не хочешь, Малин. И пока ты не найдешь саму себя в самой себе, я ничем не смогу тебе помочь. И Туве тоже. Никто не поможет тебе.

Ведь все уже кончено, Малин. И то, что ты меня ударила, не имеет никакого значения. Даже если ты сделала это на глазах у Туве. Она переживет. Она сильнее и умнее нас, но речь не об этом.

Я остался здесь, в своем доме, и ты всегда будешь здесь желанной гостьей. Но только гостьей. Пришло время разрубить цепи этой любви и того притупляющего желания, вокруг которого мы с тобой топчемся так давно.

Что там, за пределами этого чувства?

Я не знаю, Малин, и это наполняет меня надеждой и страхом.

Туве это окончательно собьет с толку.

Ты ведь хотела, чтобы я позвонил тебе, так? Хотя бы только для того, чтобы отругать тебя. И тебе ни разу не пришло в голову позвонить самой. Для этого ты слишком горда, хотя я не думаю, что ты это осознаешь. Но мы не будем больше звонить друг другу. Я пообещал следить за тобой по мере своих возможностей. Но что я могу сделать сейчас, когда ты, похоже, окончательно решила погрузиться на дно?

Сегодня мне звонил твой начальник, Свен. Я рассказал ему, что мы с тобой опять разошлись, заверил, что беспокоюсь о тебе не меньше его самого. Он сказал, что, по-видимому, раньше не понимал, как много ты пьешь, и, вполне возможно, он отправит тебя в небольшое путешествие, которое поможет тебе прочистить мысли. Я ответил, что это хорошая идея. Потому что сам я не смогу достучаться до тебя. Ты только отругаешь меня, если я попытаюсь. Он понял меня. Я сказал ему, что у нас с тобой все кончено, что мне легче говорить с ним, чем с тобой, что я, скорее всего, не смог бы сказать тебе прямо в лицо всего того, что говорю ему. Что мне следует держаться о тебя подальше.

И ты знаешь, что он мне ответил, Малин? Он сказал: „Я обещаю вам следить за ней. Положитесь на меня“. Он из тех, кому можно доверить того, кого любишь больше всего на свете.

Ты подняла на меня руку, но я смогу жить с этим. Боль и обида прошли. Но у Туве по-прежнему блуждающий взгляд. Сейчас ей нужна стабильность, Малин. Уверенность в том, что этот мир хорош и желает нам, людям, добра, потому что как бы там ни было, а это наш с тобой долг — охранить ее от зла и дать ей веру в добро. Вот о чем речь.