Осенний лист, или Зачем бомжу деньги

— Совсем недавно подобный разговор мы вели с Андреем Валентиновичем Самсоновым, — задумчиво произнёс Сидоров, — а теперь вот… с вами, — и вдруг вспомнил: «А ведь я и так уже богат. У меня в каком-то банке имеется счёт, а на нём лежит два миллиона евро. Нужно разыскать Матвея Яковлевича Пальмана. Не думаю, что это трудно будет сделать», — и сказал вслух: — Темно совсем стало. Пойдёмте, Илья Михайлович…

Эпилог. Зачем бомжу деньги?

Старый бомж Бирюк, бывший вор в законе, а ныне — обитатель Дома престарелых, который все называли «Приютом убогих», торжественное открытие которого произошло около полугода назад, ещё при прежнем мэре, проснулся от гула за окном. Окно было новое, крепкое, не рассохшееся и не разбухшее, но обычное — не стеклопакет в пластиковом профиле. А потому звуки далёких ударов проникали в помещение легко, словно окно было открыто настежь.

Проснулся Бирюк и сразу вспомнил: сегодня должны рушить устоявшие в давней битве с конверсией стены «взрывного» цеха завода «Искра». Что смогли, уже разобрали и вывезли. Что могло пригодиться в новом строительстве (а такого добра оказалось мало) оставили. «Взрывной» цех не вписывался в новый проект и подлежал сносу. Ветхими стены «взрывного» цеха назвать было нельзя, они только казались такими от шестидесятилетней копоти, которой были покрыты, да из-за выбитых стёкол в окнах, забитых фанерой и рваным рубероидом. Кладка конца сороковых годов, послевоенная. Строили завод пленные японцы. Или немцы? Неважно. Строили с соблюдением всех требований технологии строительного производства. На цементе, несмотря на его тогдашний дефицит, не экономили, сыпали в кладочный раствор столько, сколько положено.

Воровство в те времена, конечно, существовало, но не так мощно расцвело, как в последующие годы советской власти. В том числе, на стройках объектов народного хозяйства. Что произошло? Хозяина не стало. Государство — это мы. Или: мы — хозяева страны. А хозяину можно всё. Можно брать, что плохо лежит. Что лежит хорошо, тоже можно.

Бирюк был вором. Он тоже брал всё, что плохо и хорошо лежало. И ещё как брал! Но не у себя же, ёшкин кот!

Хозяин так и не пришёл. Ни вместе с Горбачёвым, ни (прости господи!) с Ельциным. И сейчас его нет — одни рвачи и хапуги. Разве, что Сидоров настоящим хозяином станет? Поживём — увидим. Хотя и сейчас видно: будет толк из Сидорова. Не для себя старается, для людей! Вон сколько рабочих мест организовал! А сколько ещё организует, когда новый завод заработает!

Кирпич, из которого сложены стены цеха, хорош: без пережогов, ровный и плотный, как натуральный камень, а на сколах сочного розового цвета, как ветчина того же времени изготовления. Даже жалко такую кладку рушить. Но надо. Иные технологии, иные конструкции, иной дизайн. Жизнь иная.

Бирюк, когда жил в цехе и был бомжом, решил как-то в кубрике своём зимник устроить. Зимний холодильник. Стал стену долбить, вооружившись двухкилограммовой кувалдочкой и широким зубилом. Долбил, долбил. Долбил, долбил. Замаялся. Кирпич поддавался с трудом, отщепляясь мелкими чешуйками, а раствор вообще не долбился. Монолит, ёшкин кот!

Дубасили по стенам «взрывного» настойчиво. В пустом стакане, стоящем на тумбочке рядом с кроватью Бирюка, брякала, в такт ударам, лёгкая алюминиевая ложечка.

И чего Сидоров сдал всю взрывчатку? Оставил бы малую толику, на всякий случай. Вот и пригодился бы теперь пластид. (Точнее: пластит — так Альф учил). Заложить по шашечке по углам цеха и… Да, кабы знать, что понадобится!.. Хотя, можно и официально взрывников нанять. Просто не учёл Сидоров качества кладки, просчитался. Оно и понятно, ёшкин кот! Он же зимник себе не устраивал. Вот и долбят крепкие стены цеха драглайном, железным шаром, привешенным к стреле. По старинке. А может, оно и правильно? Горожане ещё тот взрыв не забыли. Пришлось им в окна новые стёкла вставлять.

Тогда Альфред погиб. Да, много тогда кого замесило…

Бирюк поднялся и быстро влез в шерстяной спортивный костюм, натянул на сухие желтоватые ступни шерстяные носки домашней вязки, купленные на рынке у старушки. Подумал и накинул на плечи махровый халат, подаренный Окрошкой. В его комнате (одиночке, как иногда называл Бирюк новое, но уже обжитое за полгода жильё) было не жарко. Позавчера отключили отопление, а вчера к вечеру резко похолодало. Весна. Неустойчивая погода. А он ещё, как назло, ободрал скотч с окна, приклеенный в зиму, и вытащил вату, которой были заткнуты щели. И сам помыл раму и стёкла, чем вызвал приступ негодования штатной уборщицы.

Быстро, по-военному, заправив кровать, Бирюк отправился в ванную. Когда он вышел оттуда гладко выбритый, умытый и тщательно причёсанный, в дверь постучали, и тут же, скрипнув, она приоткрылась. Бирюк не выносил закрытых дверей и никогда не запирался на ночь. И вообще не запирался.

— Вы уже проснулись?