Осенний лис

Готлиб усмехнулся довольно — паренек не лгал, когда говорил, что знает толк в травах. Жаль, что только в травах — остальное аптекарское дело было для него тайной за семью печатями. Взять например, сургуч. Любой подмастерье знает, что здесь к чему. Открой книгу и прочти: «Растопи воск, затем возьми чистой белой смолы, распусти ее на слабом угольном огне, и когда распустится, ними и вмешай в смолу на один фунт четыре лота малярной киновари, добавь мел, дай застыть вместе, и получишь красивый, красный, крепкий сургуч». Этот же и читать-то толком не умеет — взял вместо киновари малахитовую зелень — это же надо! Хорошо еще, что не добавили дорогой даммар — белую смолу, а обошлись для начала канифолью. Вон, стоит в горшке, остывая, зеленая масса, сколько не тыкай пальцем — все мягкая, липнет к рукам... Эх, молодо-зелено... А так, если посмотреть, парень сообразительный, схватывает все на лету. Хотя...

Аптекаря вдруг осенило. Он повернулся к Жуге.

— Ты не различаешь цвета?!

— Ну... — замялся тот. — Красное и зеленое — да.

— Так, так, — Готлиб нахмурился, продолжая помешивать в котелке. — Это уже хуже. А я, признаться, подумывал, не взять ли тебя в ученики...

Жуга покачал головой.

— У вас бы я с охотой поучился, — сказал он. — Но, боюсь, что в городе я пробуду недолго.

Плав в котле стал густеть, аптекарь разлил его в узкие фаянсовые формочки, где тот застыл крепкими ярко-красными палочками. Готлиб подцепил одну, вытащил, постучал по ней ногтем и удовлетворенно кивнул. Обернулся:

— Так зачем, говоришь, ты пришел в Гаммельн?

Жуга хотел ответить, но в этот миг дверной колокольчик вдруг задергался, суматошно звеня, и Готлиб пошел открывать.

— Послание доктору Иоганну Готлибу от господина бургомистра! — послышалось снизу.

— Хорошо, давай его сюда, — сказал аптекарь.

Он поднялся по лестнице, неся в руке тонкий пергаментный свиток, сломал сургучную, голубую с золотом печать, пробежал глазами текст и нахмурился. Покачал головой.

— Ох уж этот Остенберг... — пробормотал он.

— Бургомистр? — мгновенно насторожился Жуга. — А что с ним?

Готлиб поднял взор.

— Теперь он хочет, чтобы я уничтожил крыс в городе.

— Ну и что? Или это так сложно?

Аптекарь рассмеялся невесело, небрежно бросил свиток на стол и опустился в кресло. Сложил домиком сухие старческие ладони и некоторое время молчал, глядя в камин.

— Видишь ли, мой юный друг Шуга, — наконец начал он. — Дело это не то чтобы сложное — оно попросту невыполнимое. Мало того, что в моем возрасте не гоже шастать по подвалам и чердакам. С недавних пор я не знаю созданий, хитрее, чем гаммельнские крысы. Они с ходу распознают любые ловушки. Они не трогают отравленные приманки, а если и едят их, то совсем немного. Это безнадежно — я не знаю, как с ними бороться. В последнее время жители покупают крысиный яд чуть ли не мешками, а толку никакого. Бургомистр попросту придумал невыполнимое задание, лишь бы только посадить меня в лужу. Готов спорить, что здесь не обошлось без Густава Бреннеля — он спит и видит, как бы выставить меня дураком. Да...

— Этот Бреннель, — медленно произнес Жуга, — он загорелый, носатый и высокого роста — этакая жердь. Верно?

— Да, это он, — кивнул Готлиб. — А откуда ты знаешь?

— Я вчера у Бургомистра был, они там сидели оба...

— А зачем ты ходил к Бургомистру? — удивленно спросил тот.

Жуга замялся.

— Все это трудно объяснить, — сказал он. — По правде говоря, я кое-что узнать хотел из записей приходских...

— Про что?

Тот поднял голову.

— Про меня... Один мой друг сказал, что лет двадцать тому назад здесь прошел мор, а я... ну, решил, что в переписи... А, не все ли равно... — он махнул рукой. — Я же говорю — долго рассказывать. В общем, господин бургомистр велел мне зайти через три дня.

— Ах да, чума... — Лицо аптекаря помрачнело. — Верно, я помню ее. Это было — дай Бог памяти — да, да! — семнадцать с половиной лет тому назад, — он вздохнул, посмотрел на умолкнувшего рыжего паренька и покачал головой. — Ах, Шуга, Шуга... Боюсь, что ты задел больное место Бреннеля...

Готлиб откинулся на спинку кресла, подперев голову рукой, и задумчиво умолк, всецело отдавшись воспоминаниям. Наконец он поднял взгляд. Отраженные язычки пламени плясали в его глазах, и казалось, что взор его до сих пор хранит отсвет давних погребальных костров.

— То был страшный год... — медленно начал он. — Мы с Густавом работали день и ночь. Пять лекарей скончались на наших глазах, нас же болезнь каким-то чудом пощадила. Именно тогда дороги наши разошлись: я стал приверженцем полифармации, Бреннель же продолжал резать и вычищать эти проклятие чумные бубоны... Наверное, от его кровопусканий и припарок умерло тогда больше людей, чем от самой чумы. Да... Кто знает? Вот так и получилось, что с тех пор мы враги. К несчастью, в друзьях у бургомистра ходит Густав, а не я.

Жуга некоторое время молчал, нахмурившись.

— По-моему, только дураки отвергают силу целебных трав, — наконец сказал он.