Бургомистр помрачнел. Он помнил то время, помнил, как прошлась по деревням и городам своей ржавой косой бубонная чума, помнил, как жгли за городом в кучах заразные трупы, как чадили на улицах факела, и плыл над городом унылый погребальный звон. Тогда еще не было в соборе нынешнего Малинского кариллона, лишь звякал надтреснуто одинокий старый колокол... По счастью, времена те давно миновали.
— Где ты живешь?
— В доме у площади, где пекарня.
— А, у вдовы Мютцель... И давно ты в городе?
— Четыре дня, — ответил тот. — Работаю у Иоганна Готлиба, в аптеке.
— Хорошо, — кивнул тот. — Приходи в пятницу, я подумаю, что тут можно сделать. Но учти — одного желания мало, чтобы получить доступ к записям. Тебе ясно?
— Да, — кивнул тот. — Спасибо. Я подожду.
И он ушел. Бургомистр облегченно вздохнул — на сегодня этот был последним.
— Этот парнишка кажется мне немного странным, — он повернулся к сидевшему в кресле у камина Бреннелю. — А что по этому поводу думаете Вы, господин доктор?
— Аптекарь, — с легким презрением произнес тот. — Аптекарь и помощник аптекаря из диких мест, скорее всего, с гор. Последнее время они плодятся, как мухи. Народ любит лечиться у фармацевтов — ни тебе кровопусканий, ни процедур: знай себе глотай пилюли, да пей микстуры. Вся эта зараза ползет к нам с Востока, от арабов и сарацин, у которых много трав и мало знаний. Авиценна, конечно, кое в чем был прав, но далеко не во всем. Вот что я Вам скажу, господин Остенберг: единственное, что у них стоит покупать — это яды. Боле ничего. Все остальное — чистой воды шарлатанство.
— Да? — Бургомистр придал своему лицу умное выражение. — Но что Вы скажете про Готлиба? Я слышал, вы когда-то начинали вместе.
Густав Бреннель поморщился, словно съел что-то кислое.
— Готлиб — паршивая овца в стаде, — ответил он. — Доктор, который на старости лет вдруг впал в маразм и вообразил, что можно лечить людей травками и цветами... Цех аптекарей имеет большое влияние, но почти все они — просто наглые самозванцы. Впрочем, — он покачал головой, — Иоганну Готлибу можно доверять больше, чем другим — он все таки, доктор медицины... Хотя я не упустил бы случая поставить его на место.
— Мне кажется, перед нами как раз такой случай, — с улыбкой произнес Томас Остенберг.
— Вы имеете ввиду этого мальчишку?
— Именно, — кивнул тот. — Книги, как Вы знаете, хранятся в подвалах, за семью замками, и даже я не всегда имею к ним доступ. И вдруг заявляется какой-то мокроносый юнец и заявляет, что хотел бы их посмотреть. Посмотреть! Вы не находите, господин Бреннель, что это нагло сказано?
— Пожалуй, — поразмыслив, согласился тот.
— К тому же, — продолжал бургомистр, — большинство книг, особенно тех лет, так испорчено крысами, что прочесть их весьма затруднительно.
— Хм! — на тонких губах доктора появилась улыбка. — А это, может быть, и к лучшему... Знаете, Томас, у меня появилась идея. Кажется, мы сумеем загнать Готлиба в угол.
— Пари? — оживился бургомистр. — Скажем, пятьдесят талеров?
— Принимаю!
Они скрепили свой спор рукопожатием.
— А теперь, — улыбаясь, сказал Томас Остенберг, — когда мы покончили со всеми делами, не выпить ли нам вина?
— Ландыш?
— Сердце.
— Ревень?
— Слабительное.
— Александрийский лист?
— Что-что? — Жуга поднял голову.
— Э-ээ... сенна.
— Тоже слабительное.
— А тысячелистник?
— От простуды...
С раннего утра в аптеке у Готлиба витал дым и чад — престарелый аптекарь и Жуга, ставший на время его помощником, плавили в медном котле белую вязкую смолу (вчера посыльный доставил от графа фон Оппенгейна заказ на сургуч). Попутно Готлиб решил испытать паренька на предмет знания целебных растений. Было жарко, и Жуга снял рубашку, оставшись в одних лишь штанах. Аптекарь мельком взглянул на его шрамы, но ничего не сказал.
Аптека Иоганна Готлиба была не только, и не столько лавкой, сколько мастерской — все лекарства и другие заказы приготовлялись прямо здесь. Жуга с интересом разглядывал длинные полки, уставленные разных размеров пузырьками, медленно, по складам разбирая незнакомые названия: «Антимоний», «Алкалия», «Зильбер Глет», «Серная печень»... А полкой ниже понаставлено и вовсе непонятно что: «Аравийская Камедь», «Кинкина», «Сандал», «Фернамбук», «Драконова Кровь» и даже «Адский Камень» — ни больше, ни меньше. Да и травы, знакомые Жуге с детства, здесь назывались иначе.
— Мята? — спрашивал меж тем Готлиб, помешивая вязкую желтоватую массу.
— От кашля.
— Шалфей?
— Для горла.
— Адонис?
— Как?
Аптекарь огляделся, снял с полки мешочек и вынул горсть засушенных растений.
— А, горицвет! — Жуга понимающе закивал. — Он тоже, если сердце заболит... но только сушеный.
— И как же его сушат?
Жуга почесал в затылке.
— Ну-у, как... Медленно.
— Гм! А ромашку?
— В тени...
— Отвар из девясила как приготовить?
— В печке напар делают, в горшке.