Осенний лис

Тяжелая голова клонилась все ниже. «Не спать!» — одернул он себя и принялся вправлять кости на место. Закончил, сжал кулак и, разогнув до хруста пальцы, взялся за вторую руку. Теперь дело пошло медленнее — работать приходилось левой рукой, да и отрава набирала силу: глаза все чаще застилала пелена, а перегибель все никак не действовала. Он начал впадать в панику. «Что ж ты...» — костенеющим языком бормотал он, выворачивая из суставов непослушные пальцы. Руки тряслись. Так... Спокойнее. А теперь сильнее... — Еще сильнее! Уф! Чуток передохнуть...

Он все же застонал, сдирая вместе с кожей второй браслет — кандалы с глухим звоном упали на лежак — и в этот миг в животе вдруг поднялась горячая душная волна. Ругаясь и кусая губы, травник едва успел вправить ладонь обратно, прежде чем его согнуло пополам.

— Ох и ловок же ты, рыжий! — Миклош почесал в затылке. — Сущий лис! Тебя, я смотрю, не всякая цепь удержит...

Травник поднял голову, утерся рукавом.

— Повезло, — пробормотал он. — Цепи разные бывают.

— Да уж, — усмехнулся Миклош, — А ну как был бы то ошейник! с головой у тебя такая хитрость не прошла бы.

Страник кивнул, а в следующий миг лицо его перекосилось, и он снова склонился над бадьей.

* * *

Всю ночь странник не спал. Его то рвало, то трясло, бросало в жар и в холод. Вода в обеих кружках вскоре кончилась, он что-то бормотал сквозь черный сон, метался и стонал, но все ж к утру пошел на поправку. К рассвету он уже сидел, к полудню встал размяться — и разминался долго, а под вечер взгромоздился на лежак, сгреб цепи под себя и завернулся в одеяло.

За окном уже темнело, когда им принесли еду. Со стороны было трудно заподозрить неладное, да и потом — поди догадайся про такое! — и он не упустил свой шанс. Миклош и глазом не успел моргнуть, как все было кончено. Одеяло взметнулось — прыжок, удар, и стражник рухнул недвижим. Черпак с холодной кашей шмякнулся в котел.

— Эк ты его... — ошарашенно пробормотал Миклош, глядя на распростертое тело. — Здорово... — Он поднял взгляд. — Что дальше-то надумал? Как выбираться будешь?

— Там посмотрим, — буркнул тот, сдирая со стражника кафтан и сапоги. — Ты главное молчи, а если что — мол, не видел ничего... На вот, возьми, — он бросил Миклошу рубаху, спрятал под шапку копну рыжих волос, ухватил тело за ноги и потащил к дверям. Ногою зацепил котел, нахмурился.

— Вот черт! — пробормотал он. — Мы ж не одни тут сидим...

— Бежал бы уж лучше, дурак рыжий! Не ровен час придет кто-нибудь!

— Да погоди ты! — отмахнулся тот, ремнем связал стражника по рукам и ногам и поволок его обратно к лежаку.

— Присмотри за ним. А будет орать — тресни его хорошенько.

— Уж постараюсь, — кивнул тот.

Травник подобрал мешок с хлебом, поднял на руки котел и вышел за дверь.

Темниц было восемь, из них лишь одна пустовала. По двое, по трое — везде сидели люди — грязные, голодные, закованные в цепи. Завидев незнакомого стражника, поспешно отводили взгляд, пугливо подставляя чистые, до блеска вытертые хлебом деревянные миски.

— За что тебя? — то и дело спрашивал он, выслушивал ответы и шел в молчаньи дальше. Люди, люди, люди... Голоса негромким эхом отдавались в тишине:

«За неуплату десятины... господин...»

«Я за сестру вступился... перед стражником...»

«Дом без разрешенья начал строить...»

«Брат в бега подался, вот сижу, покамест не поймают...»

Он шел из двери в дверь, вновь закипая ненавистью, не в силах будучи понять, откуда столько злобы, жадности и произвола берется в одном человеке?

Томились здесь все больше из-за мелочи, и то немудрено — навряд ли те, кто провинился в чем-нибудь серьезном, оставались после в живых.

В последней камере и впрямь, как говорил кузнец, сидела женщина — почти уже старуха. Седые космы закрывали шею и лицо, одежда висела лоскутами. Цепей здесь не было — быть может, глупым посчитали ее опасаться, а может, не поднялась рука у кузнеца.

— Тебя-то, мать, за что? — спросил он, обернувшись на пороге.

Глаза ее блеснули под завесой спутанных волос.

— Не мать я тебе. И слава богу, что не мать, — помолчав, ответила она. — А коль не знаешь, знай, что прокляла я графа вашего в глаза, за то, что сына моего он насмерть запорол...

Травник промолчал.

Он вернулся в свою темницу с последним черпаком холодной каши в руках, шлепнул варево Миклошу в миску и поставил на пол пустой котел. Выволок стражника в коридор, запер его в пустой камере и появился вновь — забрать свое одеяло для старухи. Напоследок задержался в дверях.

— Я вернусь, — сказал он Миклошу.

И ушел.

Миклош остался сидеть с миской на коленях, потом вздохнул и машинально начал есть. Взгляд его упал на браслеты пустых кандалов — заклепанные просто так, они выглядели на редкость глупо. Он улыбнулся своим мыслям и прошептал чуть слышно травнику вослед:

— Благослови тебя бог, парень.

* * *

Граф Цепеш мерил комнату шагами битый час, не в силах будучи унять свою ярость. Еще бы! Из подземелий замка не сбегал еще никто, пришлый травник был первым, кому это удалось. Такой пощечины от какого-то смерда граф стерпеть не мог.