Кружение, кружение… как тает меж горячих пальцев тёплая податливая плоть… Ты помнишь викинга? Я помню, – согласился он, – но всё равно я не могу. Там был цвет. Какой цвет там был, зелёный или красный? Я видел серый, ты же знаешь, я не вижу цвета, я с каждым разом различаю их всё хуже… и мне помогали там, а здесь… пушинка на ладони, дунешь, пальцем тронешь – улетит на мах… Нельзя тянуть, нельзя! Начнём сначала: вот есть душа, а там, снаружи дышит тело. Ну, так пусти её обратно, как кораблик по ручью, и всё…
А доплывёт?
Господитыбожемой, ну как тут разобраться?!
Все глубже, глубже… Кажется, вот здесь… идёт от глаз… Свет полной луны, он не такой, другой, бледнее, что ли. А дальше – мелочь вроде, а смотри-ка – действует хреновина, будто заранее записано, кем должен быть. По двум дорожкам сразу не пойдёшь, и что-то западает, как качели: потяжелел один конец – ты волк, потяжелел другой, и – бац! – ты человек… Что перевешивает? Лунный свет? Нет, нет, всё не то и всё не так. Не может быть, не знаю, не получится, всё – чушь собачья…
Чушь собачья?! Ч-чёрт, собаки, – он совсем про них забыл. Ну, времени же нет! Смелей!
Стоп! Время…
Ведь если это время сдвинуть лишь на миг туда, на миг обратно, он будет псом и волком завтра и вчера, притом всегда, и человеком – сегодня…
Ты знаешь, как это сделать?
Уж лучше думать, будто знаю…
За те полмесяца, которые Дьёрдь прожил слепым, оставшиеся чувства обострились до предела. Невероятно чуткими стали слух и осязание, обострился нюх – всё словно бы стремилось возместить утраченное зрение, конечно, без особого успеха, но тем не менее… И потому солдат не слишком удивился, когда услышал далеко, за гранью тишины негромкий голос – он говорил, расспрашивал, просил и отвечал, сплетая ломкий наговор стихов. Дьёрдь вслушался – не ухом, по-другому, – он и сам не смог бы объяснить, как, и через миг внезапно осознал, что голосов тех два. Один голос задавал вопрос. Другой отвечал.