Осенний квартет

— Насколько я понимаю, с ними, кажется, будет жить его близкий родственник. Как хорошо, что кровные узы и родственные чувства все еще уважаются в некоторых уголках земли!

Эти слова вынудили Летти осведомиться, кто их новый хозяин — может, он не англичанин, иностранец, если можно так выразиться? И мисс Эмбри ответила так же уклончиво, дав понять, что да, до некоторой степени иностранец.

— Как его звать? — спросила Мария.

— Мистер Джейкоб Олатунде. — Мисс Эмбри выговорила это имя раздельно, словно заранее напрактиковавшись в произношении.

— Значит, он черный? — Прямой вопрос опять осмелилась задать венгерка Мария.

— Да, белой его кожу, пожалуй, не назовешь, но, например, кто из нас может считать себя белой? — Мисс Эмбри оглядела своих постоялиц: Летти — розоватая, Мария — бледно-желтая, мисс Спарджон — как пергамент. Цвет лица у всех разный. — Вы знаете, я жила в Китае, так что различие в цвете кожи меня мало интересует. Мистер Олатунде уроженец Нигерии, — добавила мисс Эмбри.

Она откинулась на спинку стула и положила руку на руку — бледные, ни на что не годные руки, испещренные коричневыми пятнами, — и предложила своим постоялицам выпить еще кофе.

На ее предложение откликнулась только подхалимка Мария, пролепетав: «Такой чудесный кофе!» Мисс Эмбри улыбнулась, наливая ей вторую чашку. На сей раз это был не тот свежемолотый дорогой сорт кофе, каким она угостила бы гостей по своему выбору. Но ведь теми нелепыми крашеными цветочками — преподношением Марии — она вряд ли украсила бы свою гостиную, так что до некоторой степени они квиты.

— Так. Значит, все ясно, — провозгласила мисс Эмбри. Председатель объявил заседание закрытым. — Мистер Олатунде вступает во владение домом с последнего квартала.

Потом, на лестнице, когда постоялицы расходились по своим комнатам, между ними шли такие толки:

— Не надо забывать, что Нигерия еще совсем недавно считалась британской, — сказала мисс Спарджон. — На карте она была выкрашена розовой краской. В некоторых старых атласах так и есть.

Летти подумала, что, судя по тому, как все складывается, на карте теперь ничего розового не осталось. Этой ночью, когда она лежала в кровати и долго не могла заснуть, вся ее жизнь развернулась перед ней, как это бывает в сознании утопающего… По крайней мере так говорят. Но самой Летти тонуть, конечно, не приходилось и вряд ли придется. Смерть, когда она пожалует, предстанет перед ней в другом обличье, более «подходящем» для таких, как она, поскольку трудно себе представить, чтобы ее когда-нибудь постигла смерть через утопление.

— Беда не приходит одна, — сказал Норман на следующее утро, когда Летти поделилась в конторе изменениями в своих планах на будущее. — Сначала ваша приятельница собралась замуж, а теперь еще это… А что дальше? Дайте срок, и третья беда нагрянет.

— Да, беды норовят прийти втроем, по крайней мере так люди судят-рядят, — заметил Эдвин. В созерцании чужих несчастий всегда присутствует несомненный интерес и даже тщательно скрываемое чувство удовольствия, и минутку Эдвин отдавался тому и другому, покачивая головой и обдумывая, какая постигнет Летти третья беда.

— Только не признавайтесь, что вы сами выходите замуж, — шутливо сказал Норман. — Вот это и будет третьей бедой.

Как и полагалось в таких случаях, Летти пришлось ответить на столь нелепое предположение улыбкой. — На это не рассчитывайте, — сказала она. — Но, если мне захочется, я уеду из Лондона и поселюсь за городом. Там есть такой дом, очень хороший, где можно получить комнату.

— Дом для престарелых? — спросил Норман, быстрый, как молния.

— Нет, не совсем… Можно со своей обстановкой.

— Дом для престарелых, где можно со своей обстановкой, со всем своим барахлом и со своими цацками, — продолжал Норман.

— Бросать комнату в Лондоне, конечно, не обязательно, — сказал Эдвин. — Может быть, ваш хозяин порядочный человек. Наша церковь принимает в свое лоно много замечательных африканцев, и они очень хорошо себя показали в алтаре. Большие любители церковных обрядов и всякой пышности.

Это было слабое утешение для Летти, так как она больше всего боялась чуждой ей несдержанности поведения и громогласия — то есть того, чем отличалась черная девушка у них в конторе.

— Н-да, их обиход покажется ей довольно-таки непривычным, — сказал Норман. — Запахи из кухни и все такое прочее. Знаю я эту публику.