Осечка-67

— Ты куда затерялась? — напустился он на нее. — Как будто не могла кого послать! Быстренько сдай шинели и сразу в распоряжение товарища Розенталя.

— Не могу, мне в детский сад за Галкой ехать. Моего Колю в Викжель мобилизовали. Срывать связь между Москвой и Питером.

— Вот что, тогда быстренько познакомься с Розенталем. Он за Временное правительство отвечает. Большим доверием облачен.

— Ладно. Только недолго. А вы сами выгрузку обеспечьте.

— А это что?

— Это возьмите. Это черепа и кости. Наши нашивки.

Зося поднялась на третий этаж, где ее ждали товарищ Розенталь и два министра Временного правительства.

— Здравствуйте, — сказал Розенталь. — Мы хотели обосноваться в нашей комнате. В той самой, в которой нам скажут: «Кто тут временные, слазьте».

— Там сейчас переоборудование идет, — сказала Зося. — Вам, наверно, товарищ Антипенко говорил.

— Он нам много чего говорил, — сказал актер Сульженицкий. — Но сами посудите, каково нам одним, без поддержки общественности, декорацию осваивать.

И в этот момент в комнату вошел Керенский. Он уже протрезвел, и парик сидел на нем очень удачно. Так, что полностью скрывал черные завитки на висках.

— Нодар Яманидзе, — представился он Зосе и долгим взглядом погрузился ей в глаза.

Зося попыталась оторваться от огненного взора Нодара и потерпела поражение. Командир женского батальона поняла, что премьер Временного правительства ждал встречи с ней, может быть, уже несколько лет. Как слепая, Зося сделала несколько шагов навстречу премьеру, и только резкий голос Розенталя остановил ее:

— Так проводите нас, будьте так любезны, в зал заседаний.

Зося резко повернулась, чтобы не видеть больше черных огненных глаз Керенского. Но, даже не глядя, она чувствовала на спине этот взгляд и понимала, что дело революции потерпело первое поражение. Командир женского ударного батальона, общественница, комсомолка, жена и мать Зося Петрова из отдела фарфора поняла, что она и ее подчиненные отдадут все силы, чтобы защитить премьера и его правительство от справедливого гнева восставших масс.

И когда Боря Колобок, ожидавший в коридоре Зосю, увидел ее глаза, сияющие внутренним женским, преданным и постоянным светом, он понял, что Эрмитаж, может быть, удастся отстоять.

Боря Колобок после визита в райком осознал, что на помощь партии и милиции рассчитывать не приходится. И сознание этого, наложившее дополнительную ответственность на Колобка, придало ему новые силы.

5

— В отличие от Великой Октябрьской социалистической революции наши торжества пройдут в несколько более короткие сроки, — сказал секретарь обкома по пропаганде и агитации. — Мы не имеем права отключать на два дня крупнейшие промышленные объекты нашего города. Кстати, товарищи из Москвы могут подтвердить, что там, в нашей столице, взятие Кремля рассчитано на три часа.

— Три с половиной, — поправил представитель ЦК.

— Три с половиной. Это диктуется соображениями уличного движения и интересами телезрителей. Мы, конечно, не можем в три часа разгромить силы контрреволюции. Это было бы несолидно.

Одобрительный гул зала поддержал слова секретаря. Грушев намотал на указательный палец ленточку бескозырки и сказал сидевшему рядом Бурундукову с «Электросилы»:

— На нас Запад смотрит.

— Да и китайцы не прочь палку в колеса вставить. Секретарь, будто подслушав слова Бурундукова, продолжал так:

— Вы все, товарищи, понимаете сложность международной обстановки. Пекинские догматики спят и видят, как бы опорочит славное пятидесятилетие. Строго между нами, я могу сообщить, что вчера на Невском видели корреспондента агентства Синьхуа, который переписывал от руки вывешенные нами вывески и призывы семнадцатого года. (Шум в зале.) Мы так полагаем, товарищи: каждый из нас несет личную ответственность за каждую запятую, за каждый штрих, за каждое слово. Представляете, какой шум поднимет не дружественная нам пресса, если они поймают нас на исторической ошибке. Теперь перейдем к насущным нашим проблемам…

— Повезло тебе, Гриша, — сказал Бурундуков. — Мне вообще не придется поучаствовать в событиях. Остаюсь в заводоуправлении на связи.