Осечка-67

— Товарищи! — выступил после короткого перерыва член ЦК из Москвы. — Товарищи, мы все отлично понимаем двойную и даже тройную ответственность, которую накладывает на каждого из нас решение ленинского Центрального комитета о воспроизведении в день пятидесятилетия Октября событий семнадцатого года. Во всей их сложности и порой противоречивости… Весь мир должен воочию увидеть, что мы готовы хоть ежегодно штурмовать и брать Зимние дворцы ради демонстрации торжества марксизма-ленинизма! Пусть все видят, что наши мозолистые пальцы еще способны держать винтовку! Кульминационным моментом торжеств будет, как вы знаете, штурм цитадели реакции — Зимнего дворца. Этот штурм послужит сигналом для революционных событий в Москве, столице нашей родины. — Член ЦК сделал паузу и не спеша налил воды из графина, стоявшего на небольшой трибуне. Вода лилась в стакан тонкой струйкой, и плеск ее в стакане отчетливо передавался через микрофон по всему залу. — Предыдущий оратор останавливал ваше внимание на международных аспектах завтрашних событий. Это, без сомнения, важно. Но главная наша цель — собственный советский народ. Поэтому мы, вспомнив высказывание одного из марксистов-ленинцев: «Кадры решают все», должны поставить на особо ответственные участки верных партии и сознательных, желательно непьющих товарищей. Товарищи, восстание — это искусство. Так учил нас Ленин! Отнесемся же к показательному восстанию как к искусству!

Бурные аплодисменты потрясли небольшой зал обкома.

Вождь бундовцев Коган обернулся к Грушеву и крикнул, не переставая аплодировать:

— Мы им покажем!

Казацкий чуб Когана растрепался и закрыл правый глаз.

— Все на штурм Зимнего! — крикнул кто-то в зале. Снова загремели аплодисменты.

— Зайди ко мне, инструкции получишь, — догнал Грушева в коридоре инструктор обкома.

Они зашли в кабинет.

— «Аврору» уже сегодня ночью начнут перетягивать к Кронштадту, — сказал инструктор. — Пока с нее сняли все надстройки и отправили вниз по реке на баржах. Твоя задача… я знаю, что ты в курсе, но повторить не мешает. Твоя задача — быть тем старшиной, который откажется поверить капитану, что фарватер мелкий. Выйдешь на шлюпке в Неву и промеришь лотом фарватер. Потом возьмешь в свои руки командование кораблем и приведешь его на позицию для обстрела Зимнего. Ясно?

— Да уж две недели как ясно.

— А вот то, что я тебе скажу, еще неясно. Строго между нами. Почему, ты думаешь, надстройки с крейсера сняли? Не знаешь. Объясню. Сегодня ночью подвезут другую пушку. Которая может стрелять боевыми. И дадут вам два настоящих снаряда. Дадите залп по Зимнему. Теперь ясно?

— Что-то нет.

— Газеты читать надо. Слушай сюда. Есть среди наших интеллигентов тенденция изображать залп Авроры, как будто его на самом деле не было. Будто там был один сигнальный выстрел и притом холостой. Мы посоветовались с товарищами и решили дать им по зубам. Так, чтобы в 67-м был настоящий залп!

— Но ведь там же, в Эрмитаже, картины и так далее…

— За это не беспокойся. Электронщики все подсчитали. Снаряды попадут в зал западного искусства. В этих самых… импрессионистов. Особой потери не будет. Теперь ясно? Ну иди, исполняй. И чтоб ни-ни.

Грушев подумал, что Колобок кое в чем был прав.

— Учти, это личное секретное распоряжение товарища Брежнева!

6

В пять часов вечера все заводы Ленинграда протяжно, нестройно и тревожно загудели. Гудел Кировский завод, уже не Кировский, а Путиловский, гудел завод «Электросила», гудели номерные предприятия, украшенные разнообразными вывесками, гудел хлебокомбинат, гудели военные суда в Кронштадте, гудели поезда на Московском, Витебском, Варшавском и Финляндском вокзалах, гудели речные трамвайчики, гудели такси, и установленные повсюду радиодинамики покрывали этот гуд позывными «Широка страна моя родная».

И по мере того, как стихали гудки, северная Пальмира чудесным образом преображалась. Постовые покидали посты, взбирались в синие милицейские фургоны и вылезали вновь в виде полицейских и городовых в низких папахах. Из-за угла Литейного вышла плохо организованная толпа мужчин в поддевках и начищенных маргарином сапогах в гармошку. Мужчины несли иконы и хоругви и пели по бумажкам «Боже, царя храни». Исчезли с улиц такси, и вместо них по Невскому, непривычно затихшему и опустевшему, покатили лихачи. Оттесняя зевак к тротуарам, проскакали казаки. На пиках трепетали сине-бело-красные флажки. Французские флажки, предложенные экспертом из музея Ленина. Древний «форд» с неизвестными в военной форме без знаков отличия выскочил на мост и, запыхтев синим дымом, застрял у клодтовского коня. На ломовой телеге, переодетые селянами, ехали кинооператоры. Глаза объективов зловеще выглядывали из-под распахнутых зипунов.