Осечка-67

Колобок подумал, что Грушеву нелегко приходится вживаться в образ простого человека, морского волка.

— Здравствуй, товарищ Грушев, — ответил попросту Колобок. — Буденовку зачем на бойца надели? Это же изобретение Первой Конной, так сказать, в пламени гражданской войны.

— Дурак, — сказал Грушев. — Шпак сухопутный. У нас что, консультантов нет? Это же Тематьян — он в театрализованном представлении будет участвовать, после нашей победы. Не читал разве «Пятьдесят лет в один вечер»? Там у нас и правые уклонисты будут, и строители Беломорканала. Зачем пришел?

Спросив так, Грушев, не дожидаясь ответа, приложил к ушам телефонные трубки и локтем отпихнул обоих джентльменов в жилетках.

Зайдя сбоку, Колобок придвинулся к столу и присел на свободный стул.

— Я насчет милиции, — сказал он.

Грушев не расслышал. Колобок решил подождать.

— Петропавловка! — кричал секретарь в трубку. — Петропавловка! Сейчас к тебе политзаключенных приведут! Да нет, не антисоветчиков! Наших людей, пролетариат! Из управления охотничьего хозяйства и рыбнадзора. Значит, так, распределишь их по камерам… Да подожди ты! (во вторую трубку: это не тебе…) Так вот, постельным бельем не обеспечивай. Товарищи предупреждены. Два дня и на голом поспят. Деды их страдали… Страдали, говорю! С питанием? Питание будет. Из столовой «Белые ночи». Они знают… Нет, ты запирай, запирай, чтоб комар носу не подточил. Главное — историческая правда. Правда, говорю! Охрана в пути! А пока музейных сторожей мобилизуй. Как так — возражают? Пообещай сверхурочные! С приветом!

Грушев бросил телефонную трубку и крикнул во вторую:

— Это Коган? Коган, слухай сюда!

Зазвонил первый телефон, и Грушев поднял трубку, кинул в нее: «Сейчас!» и отбросил, как змею. Колобок подобрал осиротевшую трубку.

— Это райком? — спросил дрожащий женский голос.

— Общественный инструктор Колобок слушает.

— Послушайте, товарищ общественный инструктор, — пропел женский голос. — Синяя полоса сверху или снизу?

— Какая полоса?

— На русском национальном флаге. Я Смирницкая, из детского сада номер тридцать. Мы делаем кокарды для буржуазии.

— Сейчас. Может, товарищ Грушев вам поможет.

Колобок передал трубку матросу. Черт знает что, подумал он, не знаю, какой должен быть флаг. Привык как-то, что красный.

— Минуточку, — сказал Грушев трубке и продолжал кричать в другую: — Так ты, Коган, не крути, ты эти штучки брось! Твой Бунд и одной комнаткой обойдется. Что я тебе, Таврический дворец отдам? Вы же активного участия не принимали. Что Маркс? При чем тут Маркс? Знаешь что, кончится мероприятие, я тебя к партответственности привлеку. Да-да, за демагогию. Маркс нацпринадлежности не имеет. Он великий учитель рабочего класса, и ты это учти. И вообще, я тебе сейчас нескольких украинских товарищей подкину, а то ты, я вижу, желаешь в свой Бунд одних евреев набрать. Не хочешь хохлов? Тогда принимай армян. Они тоже брюнеты.

— Девушка! — схватил Грушев другую трубку. — Чего у вас? Синий, думаешь? А ты энциклопедию посмотри. Большую. Нет, говоришь? Так позвони историкам. Что? Знаешь, Смирницкая, это принципиального значения не имеет. Кто разберется — что сверху, что снизу? В телевизоре все равно серым будет.

— Ты еще здесь, Колобок? — сказал Грушев, бросая трубку. — Пошли в коридор, отдышусь.

Они вышли в коридор. Джентльмены в наклеенных бородах бросились было за секретарем да потеряли его в дыму.

— Сюда, — сказал Грушев. — А то настигнут.

Они прошли в мужской туалет. Грушев распахнул форточку, и в нее сразу влетел мокрый осенний ветер. За замазанным до половины белой краской окном висело серое грустное небо.

— Жду инфаркта, — вздохнул Грушев. Поправил бескозырку. — Ох, сорвем мероприятие, опозоримся. Китай знаешь как на нас смотрит? Внимательно… Только и ждет осечки, чтобы развернуть кампанию травли. А как с людьми работать? Слышал, что этот Коган говорит? Маркс, говорит, был еврей, а участвовал в революциях. Ну, я ему еще покажу.

— У нас тоже нелегко, — сказал Колобок. — Ты же знаешь.

— Да что там. Вы ж юнкера?

— И юнкера, и женский батальон смерти. Девчата наши.

— Ну и сидите. Вот кировцам и «Электросиле» придется под дождем через весь город идти. А вам что?

— Я к тебе пришел с вопросом. Может, не вовремя, но хочу все-таки спросить.

— Валяй, — сказал Грушев, печально глядя в окно.

— Ты скажи, милиция на площади будет?

— Когда?

— Да во время штурма.

— А почему это тебя волнует?

— Понимаешь, посоветовались мы тут с товарищами. Есть опасность, что могут пострадать культурные ценности. Возьмут Зимний…

— Ты это не надо. Ты за кого наш питерский пролетариат принимаешь?

— Я не про пролетариат. Нас сейчас никто не слышит. Случайные люди затесаться могут. Выпьют по дороге. Ну и дадут прикладом по витрине. Я ж о государственном забочусь.

— М-да, — сказал Грушев. — Есть и такая опасность. Но небольшая.

— Так будет милиция? Может, ее в Эрмитаж поставить?

— Понимаешь, какая история получается. Милицию мы тоже мобилизуем. Форму им полицейскую выдаем. Городовыми и околоточными станут. ОРУД в жандармы пойдет. Людей-то не хватает.

— Всех?

— Что всех?