Осажденная крепость

Перед отъездом Фана сослуживцы не устроили ему проводов — никому не хотелось связываться с человеком, вызвавшим неудовольствие ректора. Да никто и не верил, что Фан сделает быструю карьеру («и куда смотрела Сунь Жоуцзя, связываясь с ним — после жалеть будет»), так что потраченное на него вряд ли окупится. Вообще-то устраивать банкет — все равно что бросать в землю семена. Часть приглашенных — большое начальство и мелкая сошка — ответного приема не устроит, но остальные, примерно равные по положению и средствам, обязательно пригласят к себе. Так что, посеяв один ужин, пожнешь десять. Ну а Фану, у которого не было ни положения, ни — за исключением Чжао — друзей, рассчитывать было не на что. Зато разговоров о нем было хоть отбавляй. Люди осведомлялись о дне его отъезда и восклицали:

— Как, господин Фан, вы едете так скоро? Когда же мы сможем устроить вам проводы, ведь сейчас экзамены, все заняты по горло! Мисс Сунь, уговорите вашего жениха отложить отъезд, мы бы спокойно все организовали… Ах, вот что! Тогда не смеем задерживать. Вы уж известите нас о своей свадьбе. Нехорошо, когда новое счастье вытесняет память о старых друзьях. Ха-ха-ха!

Гао Суннянь, ездивший на совещание в провинциальный центр и вернувшийся перед самыми экзаменами, так и не заговорил о контракте. Накануне отъезда Фан зашел в канцелярию выправить себе подорожную, спасавшую от многих трудностей военной поры, а заодно распрощаться с ректором. Но Гао еще не появлялся в своем кабинете. Он зашел после обеда — ректор уже ушел. Как зимнее солнце на небе, как удача в жизни, начальники зачастую появляются на службе поздно, а исчезают рано. Но Гао Суннянь был человек аккуратный, и Фан заподозрил, что ректор нарочно избегает его. Эта мысль рассердила его, но в то же время доставила и некоторое удовлетворение.

Студенты, у которых он был наставником, сдав экзамен, зашли к нему вечером попрощаться. Фан был признателен им и обрадован; тут ему стала понятна психология чиновника-хапуги, который, покидая место службы, хочет, чтобы жители просили его остаться, дарили зонт с подписями[138], воздвигали памятные арки… Покидать навсегда какое-нибудь место — все равно что умереть для его обитателей; каждый знает, что смерти не избежать, а все-таки хочется, чтобы тебя старались удержать на этом свете. Интересно, конечно, будут тебя хвалить или хаять после смерти, но знать это заранее нельзя. Однако не хотелось бы, чтобы от тебя, как от догоревшей свечи, остался только запах фитиля.

Для того, кто уезжает, провожающие — словно почтительные дети и внуки: как-то спокойнее умирать, если знаешь, что есть кому пойти за гробом. Но когда студенты ушли, Фану стало еще тоскливее в одиночестве, и он долго вертелся в постели без сна. Как все-таки непостижим человек: ему было грустно от сознания, что он не увидит более этот городок, который ему так опротивел. В прошлом году Фан приехал сюда с целой компанией, а теперь они уезжают вдвоем с Сунь. Он пускается в дальний путь — безработный, без перспектив; хорошо еще, что с ним Жоуцзя… Эта мысль согрела его душу, съежившуюся как на сильном морозе. Жаль было лишь, что в эту минуту невеста не находилась возле него.

Еще не рассвело, когда явились носильщики: было уже лето, и лучше было трогаться в путь по холодку. Их проводил коридорный из общежития Фана, заспанный, в одной нижней рубашке; в руке он сжимал оставленные Фаном чаевые, собираясь пересчитать их после ухода носильщиков. У дверей женского общежития Сунь пожала руку соседке по комнате; близорукие глаза Фань спросонья почти ничего не видели, но она не забыла подкраситься на случай, если среди провожающих окажутся коллеги мужского пола. Сунь было жаль с ней расставаться, Фань пожелала им счастливого пути и обещала пересылать в Шанхай приходящие на имя Сунь письма. «Только на какой адрес пересылать? Наверное, на квартиру господина Фана?» — сказала она и рассмеялась. Сунь обещала непременно написать ей.

Фан слушал и усмехался про себя. Женщины — прирожденные дипломаты. За спиной распространяют друг о друге сплетни, а внешне остаются нежными подругами — не так ли ведут себя политические противники, поднимающие на приемах бокалы с шампанским? Если бы Фан сам не слышал, что говорили друг о друге соседки, он мог бы подумать, что Сунь и Фань по-настоящему дружат между собой.