Осада (СИ)

Пятьдесят восьмая плохо слушалась командующего изначально, еще переброшенная в Тамань, она уже устраивала погромы и учиняла насилие, заданная операция по очистке полуострова от мертвецов не давала развернуться, многие понимали, что армию ждет нечто значительное, и потому плохо сдерживали своих подчиненных. А тем тоже не терпелось. И когда цель была наконец объявлена, о, этот день поистине стал высочайшим подъемом героизма, смешанного с местью и жаждой крови. Удивительно, как войска еще не сравняли Керчь с землей. Трудно поверить, что тогда он еще мог держать их одним своим авторитетом в повиновении.

Не то, как сейчас. Корнеев вздохнул, снова бросив взгляд на карту Крыма. А затем резким движением сорвал ее со стены, бросив себе под ноги. И тут же начал раскаиваться своего бесполезного действа. Это не он Крым, а Крым его попрал – и всего-то за полтора месяца превратив из командующего армией в бледную тень человека. Конечно, он может оправдываться отсутствием внятных приказов сверху, бестолковой координацией Генштаба, гибелью своего сына и друзей уже здесь, на поле брани. Это все не отменяет его просчетов. Его метаний. Его стойкой неуверенности в завтрашнем дне, передавшейся высшим офицерам, а от них солдатам. Ему глупо оправдывать себя. Да теперь он и не хотел этого.

Потому и остался один. В полупустом городе, заселенном мародерами из его бывших войск, обезумевшими от страха жителями, которым пришлось заново учиться защищаться от банд из бывшей пятьдесят восьмой. Разуверяться в командующем, которого еще недавно они готовы были носить на руках. Во всех своих надеждах и чаяниях последних нескольких лет.

Потому он и остался. Не хотел уходить. Последняя попытка хоть как-то увериться в собственной значимости, ну или хотя бы тех, кто придет за ним этой ночью. Корнеев достал из ящика стола пистолет, положил на стол. Хотя  к чему все это. Если что, пистолет уже не понадобится. А пустить пулю в висок он не способен.

Корнеев вздохнул и вышел в коридор. Ватная тяжелая тишина опустилась с наступлением ночи на город, одиночные выстрелы не могли прогнать ее, скорее, напротив, давно уже стали фоном этой невыносимой тиши. Вот если бы прекратились они, тогда и молчание полуночи сменилось на куда более тяжкое, ведь эти выстрелы означали, что жизнь, какая-никакая, а продолжается, что в городе еще есть те, кто способен постоять и за себя и за друзей, отвоевывая последними патронами право на эту ночь. И быть может на ночь последующую, ведь днем мертвецы нападали крайне редко. Голая степь, они прекрасно понимали, что с рассветом становились легкой добычей, а потому к утру исчезали бесследно.

Корнеев оглянулся, и тут же отвел взгляд от поверженной карты Крыма. Наверняка, сарафанное радио уже сообщило последнее известие – командующий, которому многие теперь приписывали свалившиеся на них беды, остался здесь. Намеренно ли, или по независящим от него обстоятельствам, не имело значения; ведь теперь он находился полностью в их власти. Генерал знал это и потому, выйдя в коридор – находится в комнате с поверженной картой и ожидать решения там, оказалось невыносимым, – вглядывался в замолкшие улицы, вслушивался в редкие выстрелы. Ждал шороха шагов. Да нет, скорее твердой поступи.

Снова взгляд назад, на пистолет. Корнеев жалко улыбнулся. Сколько он уже здесь, часа четыре, не меньше. Нет, уже гораздо больше, ночь, медленно пожирала время, а генерал торопил каждую минуту, всматриваясь и вслушиваясь в темноту, надеясь… сам не понимая, на что.

А если это будут мертвецы? Что он тогда им докажет? Генерал усмехнулся, поистине это будет жестокая шутка. Ну что же, надо быть готовой и к ней. В любом случае, пистолет останется на месте.

Как странно, но страха он не чувствовал. Ни отчаяния, ни боли, ничего. Словно уже умер, и теперь просто ожидал констатации своей смерти. Немного напрягаясь, изредка посматривая на часы, но больше на звездную дорогу, протянувшуюся от горизонта до горизонта. Вынув из пачки последнюю сигарету, и затянувшись, подошел к распахнутому окну, куда слабой струйкой втягивалась полуночная прохлада, и снова начал смотреть в небесную твердь. И ждать.

Созерцание отнимало у Корнеева самое главное, чувства, а потому он опустил голову, лишь когда затекли мышцы. А через некоторое время, интересно, сколько же его прошло? – услышал торопливые шаги.

Сердце предательски екнуло, пропустило удар и забилось в истеричном припадке. Нет, напрасно он говорил себе о внутренней пустоте, о душевном спокойствии, он затрепетал, он враз почувствовал себя загнанным в угол зверем, на которого началась охота, пусть и долгожданная, но от этого не менее страшная. Он рванулся назад и схватился за Макаров.  Попытался засунуть его в кобуру, нет, руки не слушались, чувства напряглись, генерал расслышал бег множества ног, спешащих к домику. Пальцы еще сильнее обхватили рукоятку пистолета. Он снял ПМ с предохранителя, передернул затвор, загоняя патрон в ствол и отомкнул магазин, вкладывая туда еще один патрон из цинка, что располагался у самого входа в кабинет.