Осада (СИ)

Как-то вот так в делах время докатилось до субботы. Глава Администрации умчался в Череповец, где я его видел по телевизору, а затем он мне дал несколько ЦУ посредством видеосвязи. Утром, закончив встречу с представителями Первого канала, я вернулся к себе и стал изучать полученные сводки, затем происшествия, ленту новостей. Около полудня, да, на часах значилось примерно столько, я наткнулся на сообщение с пометкой «срочно». «Вчера вечером по невыясненным причинам, погибла известная поп-дива, актриса и ведущая Лена Домбаева. В настоящий момент сотрудниками МЧС ведутся розыски тела покойной. Несчастье произошло во время пикника вблизи подмосковного Звенигорода, где собрались отдохнуть…». Дальше я не стал читать. В глазах потемнело.

Я выключил монитор и откинулся на спинку кресла. Женщины уходили от меня одна за одной. Словно сама Милена следила, чтобы ее сон сбывался с исключительной точностью. Уходили, не задерживаясь, создавая пустое пространство, в котором, как в эпицентре урагана, я пребывал в полнейшем безмолвии. Я набрал номер Валерии, но линия по-прежнему отвечала однозначными пустыми гудками. Она не хотела вычеркивать меня из черного списка. И тогда я позвонил единственной, кому был всегда дорог и на кого мог рассчитывать, что бы ни случилось. Прежде я не звонил ей, вот уже сколько, несколько недель, месяц, наверное. Только она тревожилась за меня, она одна. Набрал со служебного номер телефона в Барвихе, после третьего гудка трубку сняли.

– Мама, – тихо произнес я, – можно я приеду к тебе сегодня?

63.

Кондрат собрался рано, еще не было и пяти. Впрочем, Сердюк и просил приехать пораньше, непредвиденные изменения в программе, он сам должен все понимать, придется менять и перекраивать на ходу. Он понимал. Вздохнул и положил трубку на базу. Повернулся к поджидавшему его Кольке. Обнял, хотел поцеловать, но Колька вывернулся.

– Телячьи нежности на возвращение, когда я соскучусь, – безапелляционно ответил тот. Уже стал ершистым, выставил свои колючки. Не терпится остаться одному.

– Будешь гулять, возвращайся не поздно.

– Уж точно пораньше тебя.

И наконец, смилостивился, согласился на поцелуй. Кондрат еще раз обнял его, перекрестил, и вышел, дождавшись, чтобы Колька закрыл за ним дверь. Только убедившись, что замок щелкнул, подошел к лифту и нажал кнопку вызова.

Кто только придумал назвать Южное Бутово Москвой? Это такой край земли, такая глушь, кажется, из другого города попасть в нужное место первопрестольной несравнимо проще. Ведь машины у него как не было, так и нет, в «гламурной церкви», средство передвижения у них с иереем одно, новенькая серебристая «семерка» БМВ, а если Кондрату самому было надобно попасть на требу, то он прекрасно добирался на своих двоих, благо, все жили по соседству, жены, мужья, любовники и любовницы, а так же сами высокопоставленные, знаменитые или просто очень богатые люди. На требах Кондрат исполнял разве что самые простые обязанности, да и в церкви, вершить судьбы людские просили прежде всего протоиерея отца Анисима, а уж потом, за голос да несравненную риторику, отца Савву. Впрочем, многие говорили, будто ритор он получше самого отца Саввы, а потому, когда ему в кои-то веки приходилось читать проповеди, народ собирался искушенный –молодицы одного с ним возраста да помладше. Впрочем, на уме у них явно было не душеспасение, наоборот. Молодой дьяк, с льняными волосами до плеч в модного кроя рясе – ну чем не завлекательный персонаж. Как подобное случилось – сказать спасибо следует отцу Савве, именно по его протекции, на выпускных экзаменах семинарии, его отпустили в помощь иерею, поостерегшись обычного для таких случаях жребия. Неудивительно, что новоиспеченный дьяк бродил, аки тень, за своим благодетелем.

Он ведь детдомовский, вот и узрел в отце-настоятеле не виденного прежде родителя. Как пытался узреть в прежних учителях семинарии. Как пытался еще раньше, в детском доме…. Всякий раз безуспешно. Он искал потерянной любви, но в том месте всякий искал ее. И находил разве что среди своих сверстников. В странных играх, пришедших к ним в пору созревания, коим и названия никто не придумывал. Просто игрались, и все.

Вот только, как вышло, для него это был не переходный период на пути к завершению поисков. Это само по себе сперва стало потребностью – прижаться к приятелю, прижав его к стенке, и коснуться интимного места, сжать, не больно, но достаточно, чтобы дать понять, дать почувствовать, получить в ответ. Возможно, он заигрался в них. Он пытался уйти – в семинарию, как это называлось «познать Бога», но только чувствовал, что это как раз Бог познает их – и снова становился тем же податливым и желанным, чего от него и добивались товарищи по игре. Он желал их желаний, их сбитого взволнованного, встревоженного дыхания на своей шее,  прижавшихся тел. В те годы он не видел в том греха, никто из игравшихся греха не видел, ибо они знали, предчувствовали: сейчас ты таков, а через пару лет позабудешь о прежних своих устремлениях.