Осада (СИ)

– Ты видел. А потом… как будто ее пожертвовали по-настоящему. Как будто взаправду все это… ведь стоило ей умереть, как Константин тут же ушел. Больше того, он не двинулся дальше, уже во Владимире стал утихать и…. Как будто мы все ее принесли в жертву.

Она замолчала, посмотрела на Кондрата. Тот ничего не сказал, только опустил глаза.

– Как будто раньше, – продолжила она тихо, – мы все выбирали не того бога, а теперь.

– Не говори так. Это неправда.

– Знаешь, я больше всего я боюсь, что я что-то сделала не так, из-за чего Мила и пострадала.

– Конечно. Но это лишь случай. Жестокий, коварный, но случай. Не стоит думать обо всем этом балагане, как о чем-то взаправдашнем. Не стоит, – но ты ведь был жрецом, подумалось ему, ты должен был нести ответственность перед этим, вечно спящим, как пожарник, богом. – Вспомни, кем был я тогда. Я ведь приносил Милу в жертву. Значит и мне отвечать.

– А следующей верховной жрицей стала я. Мы разыгрывали комедию, очень похожую на ту, что случилась две тысячи лет назад – но только в реале. Быть может, все это… – и снова оборвала себя. – Не знаю. Я все эти дни как во сне. Даже запись сорвала. Мне еще кажется, что я… из-за чего все это… из-за моих отношений. Мне кажется, я люблю ее. До сих пор люблю.

Он молчал. Смотрел на ее пальцы, нервно сжимавшие опустевшую рюмку, и не смел поднять глаза. Она говорила о себе – и словно бы о нем.

– Понимаю. Все это грех. По-вашему все это грех, и все мы непрощенные грешники. И она попадет… хотя я не верю ни в рай, ни  в ад. Просто мне кажется… нет, я на самом деле люблю ее. Только сейчас это поняла. И теперь во мне что-то оборвалось. Отгнило и оборвалось. И я осталась одна. Я никогда не была одной. Кондрат, мне просто страшно одной. Я пила, ширялась, и занималась черт те чем, черт те с кем. И все равно не помогало.

– Это и не помогает. Только изматывает, – ответил Кондрат.

– Да, очень изматывает. Я устала. И больше не могу. Мне хочется отдохнуть… но Мила, понимаешь, Кондрат, она мне покоя не дает. Потому что ее нет, и это мне не дает покоя.

– Это случай, – повторил он, как заклинание. – Ты… да никто не мог предвидеть подобного. Даже тот парень… Ширван. Знаешь, я скажу может быть банальность, но может, Он оказался прав, забрав ее именно сейчас. Может быть, она сделала что-то такое, о чем мы не знаем. Что-то светлое, нужное, важное. Может быть слова, поступки. Что-то дало Ему повод взвесить ее душу и забрать к себе.

– Но только не в рай.

– Мне кажется, Он простил ее. Понимаешь, я рассказывал, кажется, о святой Марии Египетской.

– Александрийской проститутке? Антон про нее передачу делал. Я тогда ее играла в мизансценах. Но она же не то, она устыдилась и ушла в пустыню на долгие годы… – Лена замолчала и долго смотрела на Кондрата. Тот отвел глаза, не в силах играть с нею в гляделки.

– Важен шаг. Христос говорил, что один раскаявшийся грешник дороже… да вспомни хотя бы Варавву, – она не вспомнила, Микешин торопливо рассказал историю распинаемого разбойника. – Мне кажется, она сделала этот шаг.

– Этот шаг может быть любовью.

– Должен быть. Ведь Бог это любовь.

– А я… наверное, она не нашла. Я подарила ей диск с «Пиратами Карибского моря». Но, кажется, Мила не спустилась на нижний этаж. Ведь она разбилась в машине Ширвана, а мне гаишник рассказывал, та стояла этажом выше на парковке.

Кондрату очень хотелось сказать, что все эти диски, встречи, объятия и поцелуи, все это не то, что куда важнее слова, простые человеческие слова. Но разве он мог знать, где именно Милена оставила тот след, ради которого Господь и забрал ее. Как он сам хотел в это верить и теперь убеждал Лену.  Когда он узнал о смерти Милены, то тоже почувствовал удар под дых. Хотя что они были знакомы – всего около часа. Короткая беседа, скомороший ритуал – и бегство, во время которого он потерял Милену. Как выяснилось, навсегда. Ах, да, перед знакомством, он видел ее разгоряченное тело и слышал жаркие стоны, наблюдая с минуту за сеансом внезапного секса с Домбаевой. Морщась, но не в силах оторваться.

– Лена, ты прости меня, но мне кажется, ты сама не отпускаешь ее. Все время хочешь повиниться, но никак не можешь, понимаешь, что поздно, вот и мучаешь себя. Ведь так? Так? – она долго не отвечала. Опустила рюмку на стол и налила еще коньяку. Затем одним глотком выпила.

– Ты прав. Я боюсь с ней расстаться. Она ушла, но я не могу… я… нет, не потому, что Ктулху или еще что. Я боюсь остаться одна. Пустота, проклятая пустота. И заполнить ее нечем.

– Ты ее очень хорошо знала.

– Да, больше трех лет. Но мы не сразу сошлись. Так шапочное знакомство. И только недавно, буквально неделю назад. И во мне как взорвалось. Я уже не могла без нее. Никто ее не мог мне заменить.

– Отпусти ее, – попросил Кондрат. – Так будет лучше вам обоим.

– Как? – одними губами спросила Домбаева.

– Простись и отпусти. Если хочешь, поставь свечку, ведь ты часто была в нашей церкви, знаешь ритуал. Оставляешь записочку за упокой, свечку перед Богородицей и…