Осада Азова

Все женщины вскрикнули, разбежались по углам, закрывая руками лица.

В придворной тюрьме для такой пытки держали черных кошек-пантер. Черную кошку с зелеными глазами принесли скоро и кинули ее, шипящую и царапающуюся, в тот же козий мешок. Джафар расплылся в довольной улыбке…

– Несите змею! – прохрипел ополоумевший султан.

Из змеиной клетки принесли ядовитую гремучую змею. Ее держали за голову клещами. Змея извивалась, высовывая длинный раздвоенный язык. Джафар, оскалив белые зубы, ловко опустил эту мерзкую сильную гадину в мешок. Не торопясь он завязал горловину мешка тонким сыромятным ремнем, поднял одной рукой ношу и прошелся с нею перед смертельно перепуганными женщинами, словно говоря: «Вот так будут поступать с каждой, кто осмелится совершить предатель­ство».

– Другим неповадно будет, – мрачно сказал султан. – А дальше, Джафар, ты знаешь сам, что надо делать.

Это не только Джафар знал. Все знали, что в одной из комнат гарема в стене есть четырехугольное отверстие, из которого спускается до самого моря покатая скользкая доска. Отсюда придворный палач Джафар уже сколько раз скатывал вниз мешки с провинившимися султанскими женами.

Женщины тихо и горько плакали…

Не потому ли такой глубокой грустью веет от этих старинных турецких дворцов и зданий, от стройных вековых кипарисов, от всего этого жестокого и сказочного мира, готового, как призрак, рассеяться в тумане страшного прошлого…

Сановники, паши и военачальники ждали султана. Он вернулся злой, с воспаленными желтыми глазами, с почерневшим, осунувшимся лицом.

– Тебе, – сказал он верховному визирю, – последует мое вознаграждение. Ты оказался прав. Пороховые погреба могли быть взорванными, и все мы были бы без боевой казны. Я стану почитать тебя, Аззем-Мустафа, как верного и близкого друга, буду оказывать тебе свою ласку и всякое внимание.

– Благодарю тебя, мой великий господин и повелитель, за оказанную милость. Я делал только то, что должен был делать каждый турок, любящий свою империю… – Мустафа-паша елейно заулыбался.

– А теперь, – сказал султан, вздохнув, – отпразднуем нашу победу.

Аззем Мустафа-паша сказал, что по воле Кизи-султане для знатных особ все приготовлено во дворце.

– Нет, – сказал султан, – не будет по воле Кизи-султане. Будет все по моей воле. Чтобы достойно отпраздновать победу, Магомет Второй устроил пир для всей армии на холмах Кассым-паши[9]. И я велю тебе, верховный ви­зирь Аззем Мустафа, собрать всю стамбульскую армию, матросов султанского флота, сановников, визирей, пашей, мулл и почитающих власть людей из городов и ближних селений на холмах Кассым-паши. Перед нами будет город, Золотой Рог, море, холмы, а над нами будут светиться большие яркие звезды. Великий Магомет тогда, на холмах Кассым-паши, сам разносил своим воинам блюда и фрукты, сам наливал им в заздравные чаши вино, сам бил в литавры, играл на трубе, бил палочками в барабан и сам пел песни. Я хочу сделать то же самое. Когда Магомету говорили на пиру, жалея его: «Оставь это, султан, тебе не по чину подносить блюда и фрукты воинам, и не при твоей власти унижать себя перед про­стонародьем», – он отвечал словами пророка: «Господин народа тот, кто служит ему!» Я сделаю то же самое.

– Быть по-твоему, – сказали все стоявшие в зале.

На холмах Кассым-паши собралась высшая и малая турецкая знать, пришли воины, купцы, крестьяне. К заходу солнца холмы кишели людьми, как самый большой базар, освещенный тысячами горящих жаровен, факелов и костров, разведенных в неглубоких ямах. Рядами выстроились войска и пушки с открытыми жерлами. На вершину Кассым-паши на белых осликах привезли бочонки с самыми дорогими винами. Верховный визирь распорядился заранее откупорить их, чтобы угощать в честь победы всех присутствующих.

В час заката солнца, когда упал на землю его последний луч, грянули пушечные залпы батарей с азиатского и с европейского берегов, которые по старой традиции каждый день салютовали, провожая дневное светило. И когда огненное пламя заходящего солнца упало вниз и ударилось о зеркальную поверхность Черного моря, краски его заиграли, переливаясь всевозможными оттенками – темно-синими, ярко-пурпурными, зелеными, фиолетовыми… Последние искры заката гасли в море.

Пир был на славу. Песни понеслись над Золотым Рогом, над Стамбулом. Они раздавались все громче и громче. Гремели пушки после каждой чарки вина, выпитого султаном из бычьего рога. Флейты играли не умолкая. Барабаны гремели громом, а плясуны в пьяном угаре никак не могли остановиться. Все гудело, шумело, светилось, а вино лилось рекой… Султан Амурат обходил ряды войск, сам наливал в заздравные чаши, подносил воинам фрукты на золотых блюдах, поздравлял военачальников, награждал землями, чинами, дарил многим дворцовые угодья, пел песни.

Верховный визирь подливал и подливал вино в золотую чашу Амурата. Он клялся султану в вечной любви и дружбе и заверял его, что скорее под его ногами рухнет земля Стамбула, чем он, старый раб, изменит своему властелину.

Султан пил и пил. Пил много и, покачиваясь, говорил: