– Высочайший, великолепнейший, всех султанов сильнейший… я не боюсь твоих угроз. Служил я тебе со всей совестью, – сказал верховный визирь. – Она чиста, как утренняя роса, как первый луч солнца. Я не боюсь тебя, сильный и гордый завоеватель. Напрасно ты позоришь перед всеми мою старую голову… Я недостоин твоих оскорблений. Будь милостив к рабу своему. Магомет предупредил, что «гордых и высокомерных не любит господь»! К чему твой гнев и угрозы? Секи ятаганом голову – мне легче будет… Зачем торопливость?.. Сегодня день твоей славы. Победителю в такое время можно и должно послушать справедливые речи, хотя бы они ему были и неприятны.
В тронном зале были поражены его словами.
«Неужели старому паше надоело носить голову на плечах? Разве такие изречения могут охладить пыл и гнев молодого султана?»
Но султан сказал:
– Мой гнев не расплавит железа. Он не может остановить движения вселенной. Но я допытаюсь…
– Повелевай! – указал визирь.
– Открой мне все, о чем ты думаешь…
– Кизи-султане писала тебе в Багдад, чтобы ты был осторожен с чужестранками?
– Писала, – сказал султан, насторожившись. – Я был осторожен. В Багдаде я велел казнить прекрасную Айше – благоухающий цветок из цветника жизни. Она была как роза. Ее стан был тонок и гибок. Голос певуч и нежен. А в черных лучистых глазах был океан любви и счастья. Она была лазутчицей… И я казнил ее.
– А как же ты поступишь со своей возлюбленной Уджан?! – спросил верховный визирь, прищурив глаз и потирая руки. – Разве твоя матушка Кизи-султане не успела еще сообщить тебе, что эта змея с кошачьими глазами, с ковыльными волосами, которую, что лепесток, лелеяли и сохраняли в гареме, задумала такое… пророк в гробу перевернулся бы! Мы празднуем издалека твою победу, пьем вино и веселимся, а она, зеленая гадюка, с помощью армянки Лютры из твоего же гарема, тем временем подговорила стражу, перепоила всех, зажгла семь факелов, обозначающих число холмов Стамбула, и двинулась к главному арсеналу, чтобы взорвать запасы пороха…
– Этого не может быть! – вскричал султан. – Что слышу я! Гюзель Уджан! Моя прекрасная Уджан! Ты лжец! Ты сатана! Ты смеешься надо мной, – захлебываясь от раздражения, говорил султан. – Сколько ты, старый осел, хочешь за эту ложь?
– За эту ложь я хочу отдать свою голову, – сказал верховный визирь, – если это окажется ложью…
– Подожди, подожди! – сказал султан тише. – Я поступлю с тобой так, как будет угодно аллаху.
– Поступай со мной как хочешь, но прежде спроси у всех, правду ли я сказал?
Султан повернулся в зал, потребовал грозно:
– Поклянитесь мне семью башнями и трижды святым именем аллаха, что все это так!
В знак согласия все стали клятвенно кивать головами.
Султан вихрем сорвался с места, оставив на троне корону, хлопнул дверью так, словно громом ударило, и бросился в гарем.
Высокий евнух в длинном одеянии, с птичьим носом, с едва заметными зрачками мутных глаз, открыл крепкие двери.
Султан вбежал и остановился, ища злыми, огненными глазами ту, ради которой пришел сюда.
Женщины затаились, почувствовав недоброе.
– Уджан! Поди сюда! – сказал он задыхаясь.
Подошла тонкая Уджан. Глаза ее нежно светились. Волосы цвета ковыля спускались на смуглые плечи. Она была в зеленом халате, подвязанном красной шелковой лентой. Сандалии из сафьяна были едва видны.
Верховный визирь сказал неправду, что она зеленая гадюка, что она змея, что у нее глаза кошачьи… Нет, Уджан была совсем не такой. Она была хороша и свежа как роза.
– Где Лютра, армянская княжна? – спросил султан.
– Ее вчера казнили, – тихо ответила Уджан, опуская лучистые глаза.
– Верно ли, – грозно спросил султан, – что ты, Уджан, ушла из гарема, обманув евнухов?
Уджан сказала:
– Верно, мой повелитель.
– Верно ли, что ты с княжной Лютрой подговорила стражу дворца?
– Верно, мой повелитель.
– Верно ли, что ты с Лютрой пошла к пороховым складам арсенала с семью большими факелами?
– Верно, мой повелитель…
– Какая же цель толкнула тебя на такое злодейство?
Тут она гордо подняла голову и сказала:
– Я персиянка! Мне душно в твоей стране, в твоем гареме.
Султан покачнулся, но высокий евнух поддержал его.
– Честь моя во имя моей страны требовала сделать это, – сказала она.
– Змея! – закричал султан, вытаращив глаза, налившиеся кровью, и отшвырнул ее, словно пушинку, в глубь просторной комнаты. Сжав кулаки, Амурат хотел было наброситься на нее и тут же прирезать кинжалом, но раздумал. Такой смерти ей будет мало! Он умертвит ее по древнему обычаю. На то ведь есть особая статья закона… Есть особое окно…
– Палач! Эй, вислоухий евнух! Зови Джафара!
На пороге остановился огромный человек в черных коротких штанах и в красной рубахе с рукавами по локоть, с подобострастной улыбкой на широком, скуластом лице. То был палач Джафар.
– Турция, – сказал султан, – никогда не станет мириться с коварными преступниками. Неси, Джафар, мешок!
Принесли узкий кожаный мешок, сшитый из козьих шкур.
Султан повелительно указал рукой. Джафар поднял с ковра Уджан и сунул ее, юную и легкую, в мешок, который он придерживал другой рукой.
– Черную кошку!