Орлы в буре

Арминий и его лучшие воины. Это ни в коем случае не было полным

отступлением – по словам гонца, когорты преторианцев все еще были

вовлечены в ожесточенные бои.

— Есть история, что можно рассказать за ужином, братья. Мы

отбросили врага раньше, чем красавчики-преторианцы, — сказал Тулл своим

людям, когда сигналы труб повторили приказ гонца. — Славный Пятый!

Плечи его солдат расправились. — ПЯТЫЙ! ПЯТЫЙ! ПЯТЫЙ!

Люди других центурий услышали слова Тулла и подхватили крик. Он

распространялся на другие когорты по мере их продвижения, усиливаясь до

тех пор, пока звуки боя за пределами их позиции почти не заглушались.

Справа от первой шеренги Тулл каким-то образом умудрялся идти с

нормальной скоростью, хромая и ругаясь. Он не обращал внимания на боль, пронзившую его ногу, на брызги крови, оставленные в каждом отпечатке его

левого сапога, и молча считал. Он достиг сотни шагов. После этого он

должен был поставить эту цель с другой сотней. Дважды это тоже не было

невозможным, но к полутысяче Тулл вел безнадежную борьбу.

Никогда еще он не испытывал большего облегчения, услышав сигнал

об остановке. Пот струился по его лицу, он оперся обеими руками о свой

щит. Вокруг его левого сапога вскоре образовалась лужа крови. «Будь оно

проклято», — подумал он.

— Вы в порядке, господин? — спросил Пизон.

— Да, — ответил Тулл, но с меньшей уверенностью, чем раньше. Он не

желал признавать свою слабость, но нельзя было отрицать, что он станет

обузой в предстоящей битве. Он не заботился о себе, но не был уверен, что

185

сможет нести ответственность – по небрежности – за смерть одного из своих

людей. — Опцион! Подойди сюда, — крикнул он.

Фенестела подошел, со своим обычным хмурым видом. — Я здесь, командир.

— Ближе, — приказал Тулл. Ему никогда не приходилось передавать

командование Фенестеле во время битвы, его гордость была уязвлена. Он

был примипилом, во имя Юпитера. Тулл понизил голос. — Я не могу

продолжать.

Кислое выражение лица Фенестелы мгновенно исчезло. — Твоя нога?

— Все еще идет кровь, и я едва могу ходить. Я умру быстрее, чем

Кальв, когда начнется бой. Это, или кто-нибудь умрет из-за меня.

— Это не твоя вина, — сказала Фенестела.

— Чертова рана в ногу!

— Ты еще можешь потерять ногу, — парировала Фенестела. — Лучше

отступить сейчас, пока не нанес больший урон.

«Фенестела прав», — подумал Тулл. — Возьмите на себя управление

центурией. Центурион Второй центурии возьмет на себя командование

когортой. Сообщи ему.

— А ты?

— Я похромаю назад. Где-то вдали от боевых действий будет хирург.

— Ты возьмешь полдюжины солдат в качестве сопровождения.

Яростный блеск в глазах Фенестелы заставил протест Тулла замереть у

него в горле. — Хорошо. — Несчастный, он смотрел, как Фенестела

подзывает Пизона и что-то бормочет ему на ухо. Пизон бросил на него

взгляд, и Тулл сердито посмотрел в ответ.

— Сообщение для примипила! — крикнул голос.

Тулл заметил преторианца в пятидесяти шагах от себя, скачущего

вдоль позиции Пятого в поисках. — Сюда! — закричал Тулл.

Преторианцу было около двадцати пяти лет, у него было худощавое

лицо с глубоко посаженными задумчивыми глазами. Пятна крови заметные

на державшей руке меч, свидетельствовали о том, что он был в самом сердце

битвы. Он отсалютовал Туллу. — Приказ от Германика, господин.

— Говори. — «Интересно, как Германик отнесется к тому, что мне

придется покинуть поле боя», — подумал Тулл, чувствуя, как его хлещет

стыд.

— Свежие легионы наступают с третьей линии, господин. Пятому и

Двадцать Первому приказано отступить. По словам наместника, бои будут

продолжаться до заката, а лагеря нужно строить. Пятый и Двадцать Первый

должны начать.

186

Тулл запрокинул голову и рассмеялся. — Опцион! Пизону никуда не

нужно идти.

Фенестела интуитивно понял причину и усмехнулся. — Очень хорошо, командир.

Посланник смотрел в замешательстве. — Что мне сообщить, господин?

— Скажи наместнику, что Пятый примет честь помочь построить

лагеря.

Когда гонец вернулся туда, откуда пришел, Тулл взглянул на небо.

«Спасибо, Фортуна», — подумал он. «Мне это было нужно».

Глава XXVIII

Арминий находился глубоко среди буков и елей, примерно на середине

боевой линии его воинов, он не терял надежду. Быть уверенным было

невозможно. Все были в смятении, и так продолжалось со времени

разрушительных обстрелов римской артиллерии. Не так уж много людей

погибло от болтов и камней или адских свистящих снарядов из пращей, но

страх и беспорядок, которые они посеяли, были широко распространены.

Арминий решил, что трудно винить его воинов в их опасениях. На дух какого

человека не подействовали бы камни, сокрушающие черепа, летящие

издалека?

Они достаточно хорошо сплотились, как только артиллерия прекратила

обстрел, и предзнаменования для удержания вала выглядели хорошо. Тысячи