Орлы над пропастью

— Ты трус, Эргин! — закричал другой пират, — Драконтей, веди нас!

— Драконтея в полемархи! — подхватили несколько голосов.

Эргин сунул руку за спину и выхватил кинжал из-за пояса своего телохранителя. Клинок сверкнул в воздухе и скользнул по неприкрытому черепу первого крикуна. Пират, обливаясь кровью, повалился на пол. Все присутствующие мигом схватились за мечи.

— Ну, давайте, проредите друг друга, — спокойно заявил Эвдор, — то-то порадуется Волк.

Его не услышали. Зал наполнился криками. Трое дружков раненного пирата рвались резать горло Мономаху, но дюжина рук удерживала их от поножовщины. Положение спас Уголек. Вскочив на стол, Терей заорал не своим голосом, перекричав всех:

— А ну, стоять! Всех здесь порешим!

Подействовало. Пираты притихли, оглядываясь по сторонам. Людей самого Терея в зале присутствовало всего пятеро, но на это не сразу обратили внимание. Сам же Уголек обратился к Мономаху.

— Эргин, мы тебя избрали полемархом, но все Братья признают верховенство Зеникета. Так? — он повернулся к остальным.

Те согласно закивали.

— Так. Верно говоришь, Терей.

Терей повернулся к Мосхиону.

— Зеникет поддерживает Митридата?

Эпоним согласно кивнул.

— Значит, мы тоже поддерживаем Митридата. И придем ему на помощь. Ты с нами? Или ты больше не хочешь быть полемархом?

Глаза Мономаха превратились в щелки. Он обвел взглядом собравшихся и прошипел:

— Никто еще не пережил обвинения Эргина в трусости. Мы выступаем на рассвете. Но вы, ублюдки, все пожалеете, что вынудили меня пойти на это!

Спускаясь по ступеням Царского дома, Аристид сказал Эвдору:

— Далековато отсюда до Питаны. Может статься, что мы не успеем.

— Может, и не успеем.

— Завтра на рассвете?

— Завтра.

— Нам надо бы еще людей себе сосватать.

— Я помню. Придется поторопиться. Отдых отменяется.

— Не думаю, что это сильно понравится нашим, — осторожно заявил Аристид.

— Да уж точно, — согласился Эвдор, — но дело того стоит. Судьбу, Аристид, надо хватать за хвост, а то улизнет.

— Похоже, все получилось, как хотел Койон. Мы отдались под крылышко Зеникета. Тот-то он будет рад. Я Койона имею в виду.

— Все идет, по-моему, — возразил Эвдор, — кстати, а почему тебя зовут Эномаем? Я не заметил, чтобы ты хоть сколько-нибудь захмелел, хотя выпил много больше меня.

— Потому и зовут Дурным Вином, пьяницей. Пью много и почти не пьянею. Похмелья уж точно никогда не бывает.

— Полезное качество, хотя... Иной раз так хочется нажраться.

— Да уж. Страдаю страшно. А почему тебя зовут Мышеловом?

Глава 9

Питана

— Солнышко светит, птички поют, — тессерарий[72] Луций Барбат блаженствовал, — вроде все, как у нас, в Этрурии, а приглядишься — и небо другое, и море, и трава другая.

— Чем тебе небо-то не угодило? — Север откинул полог палатки и вышел наружу, зябко поеживаясь, — чего-то не жарко сегодня.

— Хорошо-о, — протянул тессерарий, сидевший на деревянном топчане возле трибунской палатки, — самое оно. К полудню так парить начнет, что держись.

Север покинул тень палатки, прищурился, взглянув на поднимающееся солнце.

— На солнце уже припекает, а в тени холодно.

— Как в пустыне. Там ночью зуб на зуб не попадает, а днем железо плавится.

— А ты был в пустыне-то? — недоверчиво спросил Север.

— Не был, только слышал. От ветеранов, что с Югуртой воевали. В горах тоже так бывает, высоко, где снег. В горах, как сейчас помню, небо голубое, солнце яркое-яркое и снег сверкает. Смотреть нельзя, так и ходишь зажмурившись.

— Это где ж ты в Этрурии горы-то нашел, со снегом?

— Зачем в Этрурии. В Альпах. Я в легионе Тита Дидия служил, так мы как горные козлы по скалам ползали.

— Ни разу не видел, чтобы козлы ползали, — усмехнулся Квинт, — я тоже служил у Дидия, но не помню, чтобы он забирался высоко в Альпы, когда мы шли в Испанию.

— Я служил в восьмой когорте Второго легиона. Посылали нас как-то на самую верхотуру за одним делом, — Барбат расшнуровал калигу и вытряхнул из нее маленький острый камешек, раздражавший ступню.

— Второй Испанский?

— Он самый, который в Союзническую войну переименовали в Четвертый, а потом расформировали.

Север потянулся до хруста в суставах.

— Сейчас в баню бы. В настоящую, с парной, с бассейном. Пропотеть, как следует, грязь соскрести. Чтобы раб толковый мышцы размял... Мотаемся по лагерям, день тут, день там, сарай с печкой некогда построить. Так скоро вши заведутся.

— В конце Союзнической, вошли мы в Помпеи, там я побывал в Стабиевых Банях. Эх, скажу тебе, командир, — мечтательно пропел тессерарий, — вот это заведение! Целый квартал занимает. Все выложено мрамором, мозаика, статуи кругом. Даже палестра греческая есть!

Квинт заметил рядом с тессерарием деревянное ведро.

— Это что у тебя тут? Вода? Полей-ка на руки.

Префект стянул тунику через голову. Вода была холодной.

— Давай теперь, на шею лей. Ага, хорррошо.

Квинт довольно фыркал и отплевывался. Закончив, потряс головой, как пес, прогоняя воду из волос. Оделся.