Орлеан

Через десять минут, одевшись, он ушел из больницы.

Ему было хорошо — как человеку, принявшему важное решение. Обрезанные тополя навевали тихую радость. Желтое небо над городом казалось выше, чем обычно. Птицы свистели свои псалмы.

Белецкий дошел до дома если не с чистой совестью, то, во всяком случае, с отстоявшейся — когда песок осел на дно и нужно было лишь прокачать воду насосом «Малыш», чтобы из нее ушла мелкая взвесь и неприятный запах.

На лестничной площадке возле его двери переминалась с ноги на ногу очередная девица в коротком клетчатом платье и белых гольфах. Она напоминала японку и требовала немедленного вмешательства хотя бы делом, если не словом. Но слов Рудик, в общем-то, не любил, а в дело не верил, ибо деловым себя не считал.

— Грудь? — спросил равнодушно Рудольф Валентинович.

— Грудь, — согласилась девица.

— Дергает?

Она застенчиво кивнула. Белецкий пожал плечами, никак не прокомментировав ее слова.

Отворил дверь квартиры.

Заглянул сначала в маленькую комнату, где лежал отец, прислушиваясь с порога, дышит ли он.

Потом прошел в большую, в которой было целых четырнадцать метров, и там девица тут же расстегнулась, показав милый для кого-то бюстгальтер. На ее губах возникла улыбка невинности, которая в другое время заставила бы Рудика превратиться в громоотвод, принявший на себя молнию ленивой страсти.

— Мастопатия, — вынес диагноз Рудольф Валентинович, равнодушно поглядев в окно.

— Это смертельно?

— Не сомневайтесь, — сказал хирург.

— И что же мне теперь делать?

— Есть одно верное средство. Идите за мной.

Он бросил ей блузку и открыл дверь в маленькую комнату.

— Вот этот старик — мой отец. Он еще дышит, но скоро, наверное, перестанет. Обмойте его пролежни, постирайте простыни, накормите. Картошку чистить умеете?

Девица отрицательно мотнула головой.

— А макароны сварить можете?

Она снова мотнула головой.

— Почему?

— Это трудно, — ответила девушка. — Нужно ведь воду налить, реально…

— Да, — согласился Белецкий. — Реально работать невыносимо. Что же вы тогда можете?

— Ничего, — призналась девушка.

— Ответ принят, — смирился Рудик. — Вот это называется яблоко. — И он показал ей зеленое «семеренко». — А вот это — терка. И трите. Туда-сюда, туда-сюда…

Девица машинально повторила показанное ей движение. Из терки брызнула на тарелку прозрачная жидкость.

— Это картошка. Очистите ее от кожуры. Кладите в кипящую воду и ждите дальнейшего размягчения.

— И что потом?

— А потом — полное исцеление, — ответил врач. — Это — новейшая терапия, известная еще со времен праведного Ноя. Не сомневайтесь… — Он легонько хлопнул ее по бедру. — В праведном Ное, во всяком случае…

Ему вдруг показалось, что люстра над головой как-то странно дернулась, встав по отношению к полу не перпендикулярно, а зависнув под острым углом…

Белецкий равнодушно про себя отметил, что, по-видимому, сходит с ума.

3

Поднималась сухая буря. Со стороны степи налетело горячее дыхание поверженного Голиафа, от которого холодело внутри. Ветер был такой силы, что старые пистолеты на бензоколонке дрожали и лязгали на своих искусанных шлангах. Бился кусочек шифера, отлетевший с крыши, и за рваные шиферные крылья, оживавшие в непогоду, один казахский поэт назвал этот город Шиферодвинском.

Рудольф Валентинович запахнул воротник пиджака и, прижимая его рукой, чтоб из него не выпорхнуло холодное сердце, обогнул здание бензоколонки, зайдя с торца туда, где располагался морально-нравственный роуминг перепиленного пополам экзекутора.

Вывеска над конторой была снята. Дверь, как в эвакуацию, оказалась заколоченной.

Рудик поглядел в просвет между досками. Он увидал пустую комнату и клетку, в которой совсем недавно сидела мятежная Гиневра. На письменном столе были разбросаны бумаги. Из телефонной розетки торчал обрывок кабеля.

Сзади раздался мужественный скрежет советского мотора. Хирург оглянулся. К бензоколонке подкатила непотопляемая «копейка», продавленная, ржавая и вечно живая назло европейскому автопрому.

— Бензин есть, начальник? — спросил у него водитель, высунувшись в окно.

— А его здесь отродясь не было… — Рудольф зачем-то снял заправочный пистолет, направив себе в висок.

— Тогда чего ты здесь стережешь?

Белецкий пожал плечами.

— Иди домой, — посоветовал ему водитель. — Сейсмологами предсказано землетрясение в Казахстане. Наверное, и до нас докатится.

— Когда?

— А я почем знаю? Может быть, завтра…

— Довезешь до частного сектора? — попросил его Рудик, бросив пистолет и заставив его качаться на резиновой кишке.

— Садись. — Шофер неохотно открыл дверцу своей «копейки».

Он не любил подвозить незнакомых людей до частного сектора. И до общественного тоже не любил. Он не знал Белецкого как профессионала, потому что в Крещение сидел в ледяной проруби единственного в городе пресного источника и никогда не болел. Внук же, наоборот, когда его насильно загоняли в зимнюю воду, чихал и кашлял.

Машина взревела, как самолет, и со скоростью насекомого полетела, оступаясь, в частный сектор.

— Чем занимаешься? — поинтересовался шофер, чтобы скрасить недлинный путь.