Орлеан

— Вовсе нет. Я задержу тебя, предположим, на сутки и посажу в камеру к принципиальным содомитам, где ты и расколешься. Сам на коленях ко мне приползешь и будешь просить одиночку для продолжения своей веселой иллюзионной жизни.

— Опять невозможно, — сказал дядя Боря. — Где вы в Орлеане найдете принципиальных содомитов? Вам их из Москвы придется выписывать, никак не меньше.

Здесь дознаватель Неволин цыкнул зубом, превращаясь в вампира-неудачника и признавая свое временное поражение.

— Да, — пробормотал он. — Пожалуй, ты прав… В Кулунде даже содомитов нет. Дыра дырой.

— Об этом и речь, — согласился с ним дядя Боря Амаретто. — Ну и успокойтесь. Медитируйте на пупок и релаксируйте на пятки. А я давно собирался вас спросить об одной вещи… Вам бандиты голову так сильно нарушили?

— Почему бандиты? Такие же, как ты, иллюзионисты, — ответил дознаватель.

И соврал. Потому что голову ему нарушил нетрезвый отец в далекой юности, разозлившись на что-то и пригнув голову сына к крутящемуся железному колесу, которым они вдвоем обстругивали высушенную вагонку.

Ему нравилось разговаривать с иллюзионистом. Нравились его волосатые руки, нравилась заросшая грудь, выглядывающая из-под бухарского халата, но дядя Боря был человеком с Востока, нездешний, пришлый и чужой, хоть артист. А людей с Востока дознаватель Неволин недолюбливал, полагая, что именно они отделяли его соотечественников от социальной жизни, и с этой проблемой надобно было что-то делать.

— По-моему, мы можем договориться, — сладко предложил фокусник и сделался нежным, как кусочек бархата.

— О чем? — устало поинтересовался Неволин. — Тебя подозревают в перепиливании людей. Не в иллюзионе, дядя Боря, а в самом заскорузлом реале. И что я могу с этим поделать?

— Смириться, — предложил иллюзионист. — Это их карма, а не наша, и мы не в силах ее изменить.

— Какая, к черту, карма?! — возвысил голос дознаватель, по-видимому, потеряв терпение. — За последнее время в городе бесследно пропало около тысячи человек: Битюцких Надежда Савельевна, Мясопустов Валентин Степанович… — Он начал загибать пальцы на правой руке. — Карлмарксштадт Григорий Евсеевич… И половина из них была на твоем иллюзионе!.. Да что с тобой говорить! Теплые вещи готовь и закрывай свою лавочку. Баста. Иллюзион окончен. Россия — для русских, — добавил он машинально.

— Нет, — в испуге пробормотал дядя Боря. — Россия — для иностранцев. Ты неправильно говоришь.

— А перепиливать на сцене гражданку Битюцких Надежду Савельевну — это правильно?! — вскричал Неволин.

— У меня две девушки находятся в разных ящиках, причем одна — карлица, а я делаю вид, что перепиливаю. — И дядя Боря в доказательство своих слов вручил дознавателю пилу. — Разве этой туфтой можно кого-нибудь перепилить?

Неволин потрогал рукой незаточенные зубья, испачканные в чем-то красном. Спросил у криминалиста, сидевшего у его ног:

— Варенье это или кровь?

— Все может быть, — ушел от ответа криминалист. — Решительно все.

— Это тигр у нас лапу вчера поранил, она и накровила, а совсем не гражданка Битюцких, — объяснил Амаретто.

— Но ведь у тебя был мотив ее перепилить. Железный мотив. Битюцких была твоя любовница, об этом все знали, и она тебе надоела. И жена твоя, не к ночи будь помянута, закатывала в юрте истерику и била бубном себе по голове, разве не так?

— Это я в юрте живу, а не она, — поправил дядя Боря дознавателя. — Для жены я снимаю комнату в частном секторе. И потом… Да разве у меня только одна любовница, товарищ Неволин? — прошептал он интимно.

— …И карлицы? — поразился дознаватель от страшной догадки.

Здесь дядя Боря сделался пунцовым, хотя восточные люди если и краснеют, то краснеют изнутри, и этого никто не видит.

— Они сами… — пробормотал он, — сами захотели, чтобы их распилили.

— Тысяча человек?!

Иллюзионист смолчал.

— Так… Надоела мне эта баланда! Собирай кровь и отдавай на экспертизу! — приказал Неволин криминалисту.

Тот поддел опилки специальным совочком и заложил их в целлофановый пакет.

— …Я сейчас… сейчас все покажу, не уходите, — засуетился иллюзионист. — Доставьте сюда реквизит! — распорядился он униформистам.

— Вася! — услыхал Неволин чей-то голос за спиной. — Василий Карлович!..

Дознаватель оглянулся. В глубине темных рядов как призрак оперы, как тень Командора стоял хирург Рудольф Белецкий. Под правым глазом у него краснел большой фингал, ссадина над бровью была заклеена пластырем.

Неволин подошел к нему и молчаливо подал руку.

— Есть проблема, Вася, — прошептал Рудольф Валентинович.

Василий оценивающе оглядел его. Заметил, что верхняя губа у хирурга тоже подмялась и сделалась похожей на кожуру примороженного граната.

— И у меня проблема, — пробормотал дознаватель на всякий случай, отсекая длинную и надоедливую исповедь.

Из-за кулис, между тем, униформисты выкатили на колесиках большой ящик с наклейками мест и городов, в которых якобы бывал дядя Боря Амаретто со своим заскорузлым аттракционом: Берлин, Ванкувер, Магадан, море Лаптевых… Иллюзионист вывел на арену длинноногую молодку неопределенного возраста и с неподвижным лицом потерянного навсегда человека.