Орхидея съела их всех

“Моя жена несчастна. Она несчастна потому, что страдает от ожирения. И ей плевать на то, что я так люблю ее округлости…” Нет, он не стал бы писать “округлости”, это словечко из лексикона журнала “Грация”, а Джеймс в таком языке, мягко говоря, не силен, хотя и имеет о нем неплохое теоретическое представление. Впрочем, знаете, бывает, что он чего-нибудь совсем не знает, а потом вдруг раз – и оно появляется у него в колонке. “Я тысячу раз говорил ей, что у нее шикарные сиськи”. Нет. “Мне нравится ее тело”. Ну нет, это слишком сухо. “У моей жены прекрасное тело, но она этого не видит. Во всяком случае, ниже талии она точно ничего не видит. Моя жена… Моя жена решила… Я люблю свою жену. Люблю каждый дюйм ее тела. А уж поверьте, любви тут требуется МНОГО”. Вообще-то очень трудно писать колонку в стиле Джеймса, особенно если ты не Джеймс, но находишься с ним в одной комнате, а он на тебя даже не смотрит, не говоря уже о том, чтобы заговорить. “Одним словом, моя жена решила, что самый лучший способ избавиться от лишнего веса – съедать как можно больше картошки. Жирная идиотка”.

Наконец он все-таки поднимает на нее глаза.

– Что? – спрашивает Бриония. – Что я сделала не так?

– Эта идея с картошкой – идиотская.

– Я знаю.

Она умолкает. Хорошо. Больше никакой картошки. Она попробует низкоуглеводную диету, которую посоветовала Скай Тернер, а значит, можно будет есть восхитительные вещи вроде копченого лосося и яиц на завтрак или огромные омлеты из пяти яиц на сливочном масле, правда, честно говоря, Скай подчеркнула, что это должны быть омлеты из одних только белков, и никакого сливочного масла, но кто же, находясь в здравом уме, станет есть омлет из одних только белков и жарить его на оливковом масле? Вот, например, Чарли – тот вовсю уплетает сливочное масло.

Она смотрит на Джеймса.

– Но ведь дело же наверняка не в этом! – бросает она.

– Почему ты не хочешь его прочитать? – Бриония, разумеется, знает, о чем он, но все равно спрашивает:

– Что прочитать?

– У меня просто в голове не укладывается, что ты до сих пор не открыла дневник своего отца – дневник из тех самых времен. Я думал, ты хочешь узнать, что тогда произошло.

– Я тоже думала, что хочу узнать, что тогда произошло.

Она вздыхает, оставляя Джеймсу пространство для вопроса, в котором проявились бы его нежность и любовь к ней.

– Я уже говорил тебе, что могу почитать его за тебя, и потом…

Бриония сама не ожидает от себя такого резкого ответа:

– Нет.

– Но почему?

– Ну, во-первых, он явно не хотел, чтобы мы это читали. Иначе зачем Олеандре было хранить дневник в тайне все эти годы?

– Но ведь он мог написать о том, как погибли твои родители.

– Понимаю! И вот именно этого я сейчас не вынесу.

Джеймс вздыхает.

– Ты мне не доверяешь. И на похоронах было то же самое.

– Ты про что?

– Про то, как я захотел прогуляться, и тебя это оскорбило.

– Ну прости, пожалуйста, но кто ходит прогуляться, когда все стоят и ждут захоронения? Неужели…

– Я пытался тебя поддержать.

– И для этого бросил меня там?

– Я подумал, ты захочешь пройтись со мной.

– И оставить Флёр одну с журналистами? И махнуть рукой на все хлопоты? Я просто поверить не могу, что ты ушел.

– Там было душно и тесно, мне стало не по себе. Было такое чувство, как будто…

– А ты чего ожидал? Это похороны, мать твою. Никто не обещал, что там будет, я не знаю, прохладно и привольно.

– И на поминках ты меня напрочь игнорировала.

– Я же сидела со Скай Тернер! К тому же я на тебя злилась. Сначала ты бросил меня, чтобы отправиться на чертову прогулку, а потом вдруг вынужден был удалиться, чтобы готовить карри с Флёр. Выходит, ты игнорировал меня весь день напролет!

– А, и ты решила отомстить? Очень зрелый ход мысли. Мы – семейная пара с двумя детьми, мы не тинейджеры!

Джеймс несколько секунд смотрит на стену, а потом снова переводит взгляд на Брионию.

– И я по-прежнему не уверен, что ты понимаешь, о чем я.

Еще одна пауза.

– Что? – спрашивает Бриония.

– Ты меня слышала.

Бриония плачет.

– Вдобавок ты напилась.

– Да не напилась я. Выпила всего одну бутылку вина.

– Ты превращаешься в свою мать.

– Моя мать пила не меньше двух бутылок за вечер, к тому же…

– Слушай, хватит, а?

– А если ты видел, что сегодня я позволила себе расслабиться и выпить, почему ты не начал этот разговор пораньше? Зачем было дожидаться, пока я – да, признаю! – немного захмелела? К тому же я страшно устала. У меня показ завтра в девять утра у черта на рогах, в Патриксбурне. Почему ты вечно все откладываешь до поздней ночи? Я ничего не соображаю, когда устаю. Я вообще не стала бы пить вина, если бы знала, что ты расстроен и хочешь поговорить.