Орина дома и в Потусторонье

Сана, почти не вникавший в бытовые подробности жизни своей подопечной, например, в то, чем люди изо дня в день питаются, — при последних словах мертвушки встрепенулся и выскользнул из запылившейся Купальщицы наружу. Заметался по кухне в поисках того, чем можно воспользоваться, чтоб… Подговорил плохо прислоненный к печке ухват… Кошка Мавра сидела на табуретке, выжидая момент, чтоб стянуть хлебушек, лежавший на краю стола… Ухват качнулся и ухнул — в сторону, но кошка, от неожиданности подскочив на локоть вверх, выбила фарфоровую кружку из рук Орины — кружка разбилась, молоко пролилось… Пелагея заругалась: «Японский городовой!», наклонилась поднимать рогатый ухват. А мертвушка, свалившись с ее спины в молочную лужу, запрыгала среди осколков на одной ножке и закричала:

— Все, Саночка, поздно — она ведь еще вчера этого молочка испила… Ой, что теперь бу-уде-ет! Небось козленочком станет… Если не хуже…

А Сана уже расшифровал формулу молока — не молоко это было: чистый яд! Кто-то отравил молоко! Но кто? И зачем? Ведь не Каллиста же — она не могла бы сделать это, как ни хотела. И при чем тут яд?! Ведь с самого начала речь шла о веретене… пускай даже иносказательно. Неужто кто-то из домашних решил отравить ребенка? В это уж никак нельзя было поверить…

Но размышлять было некогда, надо было хоть что-то предпринимать. Сана принялся внушать бабке Пелагее, чтоб она вызвала рвоту у внучки, но наткнулся на непреодолимый барьер: слишком глубоко было затвержено женщиной, что молоко — это жизнь, молоко и смерть были противопоставлены друг другу и никак не совмещались.

Он внимательно приглядывался к Ирине — но пока что не находил признаков отравления. А ведь по словам мертвушки и вчерашнее молоко тоже было отравлено! Как же так? И — кем?!

Сана полетел в конюшню — коза-дереза лежала на загаженном полу и пристально смотрела на него.

— Молоко-молоко, ты зачем… — начала было Фроська — и не договорила.

Вскочила на копытца — и зашаталась, как будто опять стала новорожденной козочкой, хвостик ее затрясся — и коза, как подкошенная, рухнула на пол. Еще пару раз она пыталась подняться — и всякий раз падала: задние ноги не держали ее, предательски подламываясь. Но коза не сдавалась — она поползла, подгребая под передние копыта непокорную действительность, а задние конечности мертвыми оглоблями тянулись позади, кое-как она выползла наружу, во двор, подняла рогатую голову, — между закругленных рогов ее сияла пастушья звезда Капелла, — задорно прошептала:

— Я — коза-дереза, за три гроша куплена, под бока луплена, тупу-тупу ногами…

Сана шаровой молнией бросился назад: перерыл все в сознании Пелагеи Ефремовны — и отыскал детское воспоминание о козе, которую утащили волки.

Пелагея, затиравшая молочную лужу, подхватилась — и бросилась во двор: Фроська лежала, перегородив проход в конюшню — она отходила. Пелагея Ефремовна зачем-то тронула холодеющее вымя, а дома, перешагнув порог, взглянула на раскрывшуюся ладонь: кровь!

— Розовое молоко! — прошептала Пелагея Ефремовна и тут и рухнула.

Сана, влетев в правое ухо козы, по затухающим событиям скакнул на неделю назад и прочел: стадо, поспешавшее домой, грузно шло лесной дорогой, Фроська, шагавшая с краю, хоть наела большое пузо, но потянулась к лиловому колокольчику, росшему на обочине, и с цветка — на козью морду скользнула восьминогая нимфа клеща-иксода; преодолела препятствие волосяного покрова, продвигаясь все ближе к вожделенной коже, и, как коза ни мигала куртизанскими ресницами, пытаясь согнать вереду, как ни мотала головой, как ни каталась по земле, — даже получила от пастуха Володьки бичом по загривку, — избавиться от пришелицы не смогла. А вскоре позабыла о паразитке. Клещиха же выпустила острые, отгибавшиеся назад шипы, пульнула цементным составом, который порушил клетки, одновременно выделив анальгетик, обезболивший рану: веретено ввинтилось в тело. Напившись сладкой кровушки, предприимчивая нимфа раздулась, увеличив свой объем в сотни раз — стала могучей великаншей, а в кровоток внесла заразу, которой была пропитана по самую маковку.

Нимфа-веретено уколола козу, а заодно и Орину, напившуюся зараженного молока. Так исполнилось пророчество. Наступил день икс.