Орельен. Том 2

Маленькая площадь перед театром «Монмартр» была освещена не особенно ярко; там было холодно, но зато сухо под ногами. Когда Декер и Дюпюи подошли к театру, они увидели, что на площади происходит подозрительное движение: какие-то молодые люди собирались кучками, что-то выкрикивали, размахивали тросточками. Доктор встревожился. Клака! А вдруг это заговор против Розы! Стефан подцепил одного из демонстрантов. Оказалось, это собрались друзья Поля Дени, которые не выносили Кокто, но так как стало известно, что они собираются ошикать пьесу, их не пропустили в театр. Вот они и бушуют у подъезда. От толпы отделился Поль Дени в сопровождении какого-то низенького толстячка, он заметил Декера и бросился к нему:

— Доктор! Это же глупость! Мы честно купили билеты! А нас выставили прочь. Скажите мадам Мельроз…

Доктор пожал плечами. Разве они не понимают, что их намерение стало известно.

— Это неслыханно, — орал во всю глотку Поль Дени. — Стыд и позор! Закрывать дверь перед поэтами! — Потом добавил вполголоса: — Вы же знаете, что мы не собираемся освистать мадам Мельроз… скажите ей это…

— Те-те-те, дорогой Дени… Увольте от таких поручений… Я увижу Розу только в антракте…

— Послушайте, доктор, прошу вас, устройте хоть меня. А то мне придется торчать здесь и ждать выхода, чтобы набить морду Кокто…

— Ого, какой прыткий!

— Я обязан это сделать, не думайте, что это так уж весело… но другие просто не поймут, если я не набью ему морду, никто не поймет, даже Фредерик…

— Я лично не возражаю, — отозвался доктор, — обратитесь к Мэри… Она устроит это лучше меня…

Услышав имя Мэри, юноша помрачнел.

— Как, разве вы не знаете? Ну, словом, Мэри и я… мы разошлись… — Он так удивился неведению доктора, словно речь шла о сформировании нового кабинета. — Поэтому-то я и должен… обязательно должен… — Поль украдкой взглянул в сторону Стефана. Тот не понял значения этого взгляда.

— Стефан Дюпюи, — представился он, — мы с вами встречались в редакции «Ла Канья»…

Поль сухо поклонился и отвел доктора в сторону.

— Я должен вам все объяснить. Вы можете оказать мне огромную услугу… Со мной случилась просто невероятная история… Я влюблен…

— Поздравляю!

— Благодарю, только не издевайтесь, пожалуйста. По-настоящему влюблен. Чудеснейшее чувство. Я все бросил — старуху, учение, океанографический институт, домашних… Мы собираемся укатить из Парижа… Anywhere out of the world![7] Но только, только… остальные…

— Какие остальные? Ведь вы же все бросили!

— Да, бросил, бросил все, но только не поэзию, не друзей, не наше движение… это тоже как любовь, тут не имеешь права шутить! А вот они… они не понимают… они не верят, что я всерьез… ведь вы их сами знаете. Деспоты. Вечно сомневаются в тебе, воображают, что ты переметнешься… А теперь еще эта самая пьеса Кокто. Скандал! Напрасно мадам Мельроз… Надеюсь, вы понимаете, кто за всем этим стоит, кто платит! Чудесно. Ну, так было решено, что мы придем сегодня вечером, провалим пьесу, пусть нас всех хоть в каталажку упрячут, хоть убьют. А тут еще я влюбился. Завтра уезжаю. Целая драма. В кафе, в шесть часов. Менестрель устроил мне очередную сцену! «Больше тебя видеть не желаю! Мы все против тебя кампанию поведем, и я про тебя все скажу, не постесняюсь!» Не думайте, что я их боюсь. Просто я не желаю с ними ссориться. Со всеми моими друзьями. И самые мои близкие приятели против меня. Мой лучший друг, Жан-Фредерик Сикр, композитор. Он считает, что Менестрель прав… Они, знаете ли, все идут за ним! Даже представить себе нельзя, какое Менестрель имеет на них влияние! Вот я и подумал: ну ладно, сегодня вечером я рискну всем; завтра я уезжаю, но зато сегодня вечером… и вот нате-ка, нас не пускают!

На площади перед театром останавливались машины. Из такси вышло несколько человек. У входа их стала теснить, правда осторожно, группа молодых людей. Вдруг физиономия Поля Дени, отличавшаяся почти неестественной подвижностью, приняла столь странное выражение, что доктор невольно оглянулся.

— Ах, доктор! Почему вы стоите здесь с этим молодым человеком? Идемте скорее, Роза нас ждет в ложе.

Это была Мэри де Персеваль в своих знаменитых шиншиллах. Куда только делась вся бойкость Поля Дени.

— Мэри… — прошептал он.

— Ну, что еще? — спросила она. — Вы просто молокосос, хам, мне не о чем с вами говорить! — Она потащила за собой Декера. Менестрель, долговязый малый, закутанный в кашне, с тросточкой в руках, которую он держал за середину, словно намереваясь уложить одним махом всех и вся, в сопровождении троих приятелей, удивительно непохожих друг на друга ростом и телосложением, бросился между Мэри и Полем, не смущаясь, что Дени чем-то занят, с кем-то разговаривает.

— Что же это такое, — негодующе загремел он. — Почему мы здесь торчим, а? Это, должно быть, Кокто для смеха подстроил! Ты нас выставил на всеобщее позорище! Да, да, на позорище!