Орельен. Том 2

Нет, ей-богу, сенатор просто неподражаем. Эдмон взглянул на себя в зеркало: лицо красное, нафикстуаренные волосы растрепаны, — это он во время разговора испортил себе прическу… и на кончиках пальцев неприятное ощущение жира. А тут еще Береника, Люсьен и все прочее! Он даже захрипел от злости. Не говоря уже о Бланшетте, которая последние дни ведет себя совсем странно.

Все образовалось после отъезда Люсьена.

На следующий день явилась за своими вещами Береника. На ней было платьице, купленное в «Галери Лафайет», и вид не особенно блестящий.

— Где изволила ночевать, детка? — спросил Эдмон.

Береника ответила уклончиво. У друзей… Каких таких друзей? На этот вопрос Береника вообще не ответила. В конце концов наша крошка достигла совершеннолетия и сама может отвечать за свои поступки! Свидание Береники с Бланшеттой прошло довольно кисло. Хотя никаких интимных вопросов задано не было. Береника извинилась за Люсьена, сказала, что очень сожалеет, но не сможет увезти с собой девочек. Бланшетта трепетала от негодования. Всем своим видом она хотела дать понять той, другой, что ею владеет одно-единственное чувство. Одно-единственное. И что вовсе нет нужды называть его. И чувство это — горькое презрение. Ведь Береника дала слово и не сдержала его, разве не так? Только это и существенно. Разве дело в Лертилуа? О нем даже речи нет. «Да, кстати, мосье Лертилуа звонил несколько раз». Молчание. «А ты… ты скоро расчитываешь вернуться к Люсьену?» — «Еще не знаю, там увидим. Как-нибудь попозже. А вы уезжаете в Межев?»

Тут Эдмона прорвало. Конечно же они уезжают в Межев. И чем скорее, тем лучше. Хватит с него Парижа, парижан, семейных дел! Снег, лыжи… Если кабинет действительно падет, я вовсе не желаю в это время быть здесь, еще раз видеть, как мой высокоуважаемый батюшка будет снова лебезить, суетиться, потеть в приемной у будущих кандидатов в председатели кабинета, питать несбыточные надежды! Только свежий воздух, только природа! В горы, в горы, там забудутся все мелочные заботы.

— Интересно знать, кто такие эти друзья, у которых… Кто они, по-твоему?

Береника уже уехала с улицы Рейнуар, захватив свои пожитки, и Бланшетта на досуге обдумывала ее слова.

— По-моему?! — воскликнул Эдмон. — Ни малейшего представления не имею. Разве что?..

— Ты так думаешь?

Этот вопрос столь стремительно сорвался с губ Бланшетты, что она сама покраснела. Эдмон хохотнул.

— А ты… ты думаешь…

— О чем это ты? Я просто не понимаю.

— Брось, дорогая, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

Он был невыносим. Оба одновременно взглянули на телефон, и каждый заметил взгляд другого. Телефонный аппарат стоял на столике, черный и грозный, как некое новоявленное божество. Эдмон довел свою наглость до того, что поласкал рукой волосы Бланшетты.

— Скажите…

Бланшетта произнесла это «скажите» таким тоном, что Барбентан удивленно поднял глаза. В его взгляде читался вопрос.

— Скажите-ка… В Межеве… Словом, мы не встретим в Межеве мадам Мельроз?

Впервые она прямо заговорила об этом. Но недаром Эдмон занимался спортом. Реакция у него быстрая:

— На сей раз нет, дорогая… У нее ангажемент.

Он повел плечами с таким видом, будто пиджак стал ему тесен. Поди поймай этого человека врасплох. Из любого положения он мгновенно извлекал выгоду. И каждый раз Бланшетта сдавалась, чувствовала себя побежденной.

— Хочешь, я приглашу поехать с нами Орельена? — спросил Эдмон жену с подчеркнутой небрежностью. — Он неплохой слаломист.

— К чему вы это говорите? Ведь вы только что сказали…

— Не беспокойся, я шучу. Раз это тебе не доставит удовольствия… Впрочем, куда ему лыжи с его похоронной физиономией, да еще после этой истории с Нисеттой.

Бланшетта ничего не ответила. Она опустилась в кресло и стала машинально разрезать книгу, которую ей посоветовала прочесть госпожа Круппи, — «Кантегриль», получившую последнюю премию «Фемина-Виэрез».

LIX