Орельен. Том 1

Экономка поставила на столик у кровати поднос с завтраком. Яйца всмятку, кофе, молоко… Орельен оглядывал давно знакомые предметы не без некоторой растерянности. В том полусонном состоянии, из которого он еще не успел выйти, жизнь представлялась ему ящиком комода, где требуется сначала навести порядок, а потом уж решать, что туда может еще поместиться. Мадам Дювинь, яйца всмятку… Вдруг ему вспомнился вчерашний день. И затопил его с головой своим светом. Мельчайшие подробности вчерашнего дня. Еще не окончательно пробудившееся сознание отказывалось понимать всю важность этого дня. И всего того, что отметило отныне его жизнь. Что меняло всю его жизнь. Он вспомнил слова, сказанные вчера сестре: «Я влюблен». Влюблен… он сам это сказал. Так ли это? Мыслимо ли? Потому-то все будто сдвинулось со своих мест, ничто не было таким, как прежде. Отныне он узник своих слов, своих мыслей. Влюблен… Образ Береники не сразу всплыл в его воображении, не сразу принял четкие очертания, не сразу выбрался из джунглей грез и ночи. Правда, она присутствовала в расплывчатых и бессвязных воспоминаниях о вчерашнем дне, возникших сразу по пробуждении. Но главный упор тогда был на другом. Имя и образ Береники не совсем совпадали. Было что-то мучительное в этой растущей силе света, в этой чистоте… Береника… Значит, я и вправду люблю? Откуда и зачем это безумие? Еще есть время остановиться. Внезапно ему представилось, как его жизнь продолжает идти прежним своим, до Береники, ходом: ничем не занятое сердце, зря потерянное время. Упреком прозвучала в его ушах фраза мадам Дювинь: «Когда дела ждут, тогда конечно…» Ему открылась вся бездонная пустота его существования и он подумал, зачем и для чего каждый день вставал с постели. Подняв глаза, он через полуоткрытые двери увидел на стене гипсовую маску. Как мог он находить в ней хоть малейшее сходство с Береникой? Сейчас он уже не видел этого сходства, но все, вплоть до несходства, возвращало его мысли к Беренике. Он цеплялся за эту любовь, он цеплялся за любовь вообще, как утопающий цепляется за соломинку. О чем это рассказывает мадам Дювинь?

— А платье на ней бальное, вы только представьте себе, мосье. Вся декольтированная, вот, должно быть, намерзлась, бедняжечка… Настоящая дама, а не какая-нибудь, пусть мосье ничего худого не думает, настоящая дама в бриллиантах, и палец-то ей из-за перстня отрезали…

Орельен прослушал начало истории. Но не стал спрашивать у рассказчицы подробностей ужасного происшествия. Вдруг он вспомнил, что у него свидание на улице Цезаря Франка. Сегодня в пять часов… Это все меняло. Он сел на постели и попросил подать ему поднос.

— Мадам Дювинь, сходите, пожалуйста, в магазин и купите мне ветчины. А варенье у нас еще есть? Я позавтракаю дома.

— Больше мосье ничего не надо? Я могу приготовить картофельное пюре. И салат тоже.

— Делайте все, что вам угодно, мадам Дювинь. Сегодня воскресенье, значит, у Маринье закрыто, а по такой погоде мне вовсе не улыбается бегать по городу, я выйду только к вечеру…

— И правильно сделаете, мосье! Такая грязь, не приведи господь! Мосье хочет, чтобы я осталась у него на целый день?

Нет. Мосье предпочитает, чтобы мадам Дювинь приготовила все на кухне, он намерен сегодня тщательно заняться своим туалетом, и поест потом, когда придет охота, просто на краешке стола, а когда — неизвестно, ведь и так уже поздно. Нет, нет, оставьте; генеральную уборку сделаем завтра… Я сам постелю постель… Да, спасибо. Значит, она не ушла? Орельен слышал, как экономка шныряет по комнате, собирает старые газеты, подкладывает щепки (ему останется только поднести спичку).

— Ну, я иду, мосье… оставлю все на кухне…

— Очень хорошо; когда вернетесь, можете ко мне не заходить, не стоит…

Мадам Дювинь с недовольным видом поджала губы: «Напрасно мосье опасается». Теперь она обиделась, этого еще только недоставало! Наконец в квартире воцарилась тишина и одиночество. Орельен спрыгнул с постели, чуть не уронив на пол подноса с остатками кофе. Большое зеркало послушно отразило высокого мужчину в измятой полосатой пижаме (одна полоска светло-серая, другая потемнее), с жирной после сна кожей, небритого, с всклокоченными волосами. Орельен неодобрительно оглядел всего себя вплоть до ненавистных ногтей на ногах. Воды, воды!

Устройство ванной было далеко не новейшего образца. Она досталась Орельену по наследству от прежних жильцов, и каждый раз утреннее омовение доводило его чуть не до бешенства: требовалось бог знает сколько времени, чтобы наполнить ванну, а вода нагревалась газовым аппаратом, который вдруг начинал шалить, теплая вода переставала идти, и поэтому нельзя было спускать с крана глаз. Словом, приходилось торчать тут все время. Орельен, следуя давно установленному утреннему ритуалу, пока ванна заполнялась водой, с ожесточением чистил зубы, — начиная с верхних. Выдавив на щетку немного скользкой пасты, он искоса поглядывал на ванну.