— Ну, господин директор, видели вы, как танцует ваш компаньон? Хотя удивительного тут ничего нет, он брал уроки у Мичина.
На что Барбентан любезно возразил:
— Не говоря уже о том уроке, который вы сейчас мне преподали.
Теперь наступил черед Лертилуа пригласить на танец госпожу Мельроз. Она казалась невесомой, поразительно невесомой для женщины такого высокого роста. И удивительно умное тело, которое заранее угадывало намерения партнера, и тот невольно начинал верить, что оно покорно его воле. На самом же деле Роза направляла кавалера, хотя внешне лишь следовала его безмолвному приказу. Должно быть, то же происходило и в жизни. Она в совершенстве владела изумительным даром держать на расстоянии мужчину и льнуть к танцору, и была потому подобна призывной песне. Целомудренная сдержанность юной девушки и дерзость дразнящих прикосновений, которые кажутся чисто случайными, в которые не веришь, думаешь, что они лишь примерещились: обманчивая и мимолетная близость, заставляющая кавалера тут же упрекать себя за слишком вольные и заносчивые мысли. Ведя свою даму между столиков, Орельен вдруг оглянулся и встретился глазами с Симоной. Он побагровел. На мгновение он забыл о Беренике.
— Впервые в жизни мне попался такой молчаливый партнер.
— Простите, пожалуйста…
— Да за что же? Раз вы от природы неразговорчивы… Самое ужасное, когда люди себя принуждают…
Розе так и не удалось присесть: Эдмон на лету подхватил ее, и они снова пошли танцевать.
— Как, хорош? Я говорю о нашем соблазнителе Лертилуа, — начал Барбентан.
— Не плох…
— Ну, знаете, это слишком слабо! Все женщины от него без ума…
— Только не я… Не знаю, о каких женщинах вы говорите. Я лично нахожу, что у него слишком крупные черты лица, слишком крупные… словом, несколько вульгарные…
— Вам не угодишь…
— Да, мне трудно угодить… Я предпочитаю мужчин, как бы лучше выразиться? — более телесных… А тут, понимаете ли, нельзя даже ущипнуть… Сплошные мускулы.
— Вы правы, наш Орельен атлет… И элегантен к тому же.
— Не спорю, он действительно хорош в костюме… Но мне нравятся мужчины, которые хороши сами по себе. Короче, как женщина я создана для сутенеров.
— Что же прикажете делать нам, не имеющим счастья ими быть!
Вдруг он слишком остро почувствовал ее присутствие. Причиной этого было то, что Роза со свойственной актерам склонностью перевоплощаться, играть даже в обыденной жизни, вживаться в чувства изображаемого героя, вдруг забылась, совершенно бессознательно утратила свою светскую сдержанность: на его глазах она превратилась в уличную девку. И шепнула:
— А сам-то ты кто, дружок?
XXVIII
Мадам Дювинь сердито пробормотала:
— Если бы не мосье, разве бы я из дома вышла?
И действительно, стояла мерзкая погода: началась оттепель, в Париже снег лежит недолго. Шлепая по зловонной грязи и боязливо косясь на здание морга, который в те времена еще помещался на самом мысу Сен-Луи, экономка господина Лертилуа подумала: все-таки странно получается с погодой — при оттепели куда холоднее, чем при настоящем морозе. Мерзкая сырость! Плотнее закутавшись в черную вязаную шаль, мадам Дювинь ускорила шаг. Ее и так немножко задержали на левом берегу в доме, где она тоже вела хозяйство, посвящая ему утренние часы, до того как отправиться на остров Сен-Луи к господину Лертилуа. Эти давно пришедшие в упадок кварталы составляют, быть может, одну из главных прелестей Парижа. Многие из них постепенно перешли из ранга аристократических в ранг коммерческих, в них ютится теперь бедный люд, но фронтоны, двери, дворы, лестницы еще хранят былое величие и грусть о прошедших днях. Не случайно это некогда банальное великолепие так пленяет еще и сегодня, дело тут не только в красоте, и не в годах, нет, — особую прелесть таким кварталам придает какая-нибудь старая вывеска, осыпавшийся карниз, сама их убогость. Что же касается острова Сен-Луи, где лишь немногие дома были построены в период его расцвета, то этому каменному кораблю, отрезанному от города лентой реки, удалось счастливо избежать позорной близости торгашей. Его обошла стороной коммерческая жизнь огромного города и в этой, если так можно выразиться, островной деревушке все магазины, необходимые для существования, разместились на главной улице, на улице Сен-Луи-ан-л'Иль, у которой вечно такой вид, точно она стыдится нести пищеварительные функции в столь благородном организме. Здесь селятся лавочники, ремесленники, простонародье. Идущие по обе ее стороны переулочки выходят на набережные, на настоящие набережные, и почти сплошь застроены старыми особняками, где и по сей день живут впавшие в нищету дворянские семьи, буржуа, втайне взыскующие аристократизма, художники, законоведы, американцы — эти последние по причине высокого курса доллара; и среди этих строений, которые были радостью декораторов и прибежищем бедняков, ожидающих наследства, выросли в конце XIX века доходные дома, впоследствии переоборудованные — их сдавали жильцам вроде Орельена, князя Р., поэтессы Мари де Брейль, бывшего министра Тибо де Лакур и многих других вам известных.