Орельен. Том 1

— Бог мой! О каком из ваших портретов вы говорите? Ведь там их целых три и, возможно, каждый в отдельности не так уж плох, но так как он их свел на один лист, получилось бессмысленное нагромождение линий.

— Вы несправедливы, мой друг… Замора хотел передать глаза и рот в движении… как, знаете, на движущейся фотографии… Это очень любопытно, только не знаю, похоже ли…

Орельен грыз бисквиты. Он ответил без улыбки, серьезным тоном:

— Замора хочет похитить у вас вашу тайну… разгадать, почему, когда вы открываете глаза, у вас совершенно другое лицо, чем с закрытыми глазами… только эта тайна не про него…

— А кто же ее разгадает?

— Вот это мне самому хотелось бы знать!

Береника промолчала и закрыла глаза. Он глядел на нее не отрываясь и шептал:

— Вот оно, вот, чудо свершилось, Береника… Все люди могут видеть вас такой, все, кроме вас. Сейчас вы беззащитны, вы признаетесь в чем-то, что вы держите ото всех в тайне. И это — тайна Береники… Нет, нет, не открывайте глаз, ваших прекрасных, черных глаз… побудьте такой, беззащитной. Вы говорите, что я вас совсем не знаю. Вы правы, я не знаю ту, другую, с открытыми глазами, но вот эту, с закрытыми глазами, как же я ее хорошо знаю! И знаю давно. Не улыбайтесь… Это улыбается та, другая, а не моя Береника… потому что ее улыбка… Вы мне не верите? Придете ко мне, и я вам покажу, как она улыбается…

— По-моему, вы просто бредите, Орельен, но мне нравится, когда бредят, — сказала Береника, открывая глаза, чувствуя, что пора их открыть. — Скольким женщинам вы говорили то же самое?

Орельена озадачила эта простая и отнюдь не неожиданная фраза, фраза, которой надо было ждать, ибо он знал, что ни одна женщина на свете не позволит мужчине переступить порог совершенной близости, не сказав этих слов и не услышав от влюбленного клятв и опровержений.

Именно эти слова и сказала Береника, но увидев его смущение, извинилась за банальность своего замечания. Для него тут не было ничего банального. Никогда в жизни он не говорил ни одной женщине тех слов, что сказал ей. Никогда не любил ни одну женщину такой любовью. Это казалось почти неправдоподобным. И в этом-то заключалась беда.

— Ничего страшного в том нет, что вы пользуетесь уже раз сказанными словами, особенно если они так красивы, Орельен.

Она старалась под любым предлогом произносить его, Орельена, имя, как он — имя Береники.

— Но мне не хочется, чтобы вы мне лгали, ведь у нас так мало времени впереди… Раз произнесенная ложь занимает до ужаса огромное место в отношениях двух людей. И потом остается только она…

— С какой стати мне лгать? — жалобно воскликнул он. Береника покачала головой.

— Действительно, с какой стати? Зачем? Но вчера вечером не успели вы мне сказать… сказать мне… одну вещь…

Казалось, само воспоминание о вчерашнем потрясло ее. Орельен взял ее руку. Она потихоньку освободилась. И он повторил, желая дать ей понять, что догадался, повторил шепотом:

— Я люблю вас, Береника…

Береника утвердительно кивнула головой и продолжала, зябко передернув плечами:

— И только вы сказали мне… сказали мне это… Вы себе даже представить не можете… и вы тут же отправились к вашей подруге в ресторан Люлли.

— К моей подруге? Нет у меня никаких подруг.

— Не лгите! О, если вы станете лгать! Эдмон мне все рассказал… ее зовут Симона.

— Но, Береника! Эдмон совсем с ума сошел… Хорош, нечего сказать. Симона просто-напросто девушка у Люлли, с которой я болтаю, мы с ней давно знакомы по бару…

— Я ведь ни в чем вас не упрекаю, Орельен… А если бы даже Симона была вашей подругой? Вы меня не знаете… Я у вас ничего не просила… Вы мне ничего не обещали…

— Я вам все обещал!

— Подождите, дайте же мне договорить. Только вчера между нами прозвучали три этих коротеньких слова, после которых мне стало больно смотреть на свет… Мне так хотелось вам верить, а потом пришел Эдмон и рассказал…

— Да его-то какое дело? Я просто не мог вернуться к себе домой, не мог лечь спать, вот и все. Мне нужны были шум, толпа, свет, музыка… А куда пойдешь в такой поздний час? Потом я привык к заведению Люлли. Я боялся уснуть, чтобы во время сна не потерять вас… Страшнее всего, когда во сне привидится незнакомка.

Воцарилось долгое молчание, но Орельен нарушил его — он произнес со всей убежденностью молодости:

— Береника… Ни разу в жизни, никогда, никогда я не говорил ни одной женщине, что люблю ее…

Его слова вторгались в нее, сильные, горячие, поющие.

— Это невозможно, — вздохнула она и тут же поверила ему. — Я тоже ничего не знаю о вас, — продолжала она, — знаю только, что вы высокий, смуглый человек, к которому… я не имею права говорить так… к которому меня потянуло с первого же раза и особенно на вечере у мадам де Персеваль.

Он знал, что Береника говорит правду. Он вспомнил движение, которое она сделала в его сторону как раз перед тем, как Роза Мельроз начала читать Рембо… Они сидели рядом, и он попытался взять ее за руку.