Орельен. Том 1

— Сидите спокойно, Орельен… Не надо прикасаться ко мне в ту минуту, когда я призналась вам в своей слабости… Это не великодушно… Будьте умником! Я не желаю, чтобы мне приходилось защищаться от вас. Разве я не могла бы стать просто вашей подругой… как Симона?

— Нет, — ответил Орельен, — честно говорю, нет.

Прикрыв ладонью глаза, Береника прошептала:

— Какое несчастье!

— Вы, должно быть, не поняли меня? Я вам сказал, никогда не говорил ни одной женщине, что…

— Повторите…

— Я люблю вас…

Береника отняла руки от глаз и взялась за виски. Этот жест еще резче подчеркнул раскосый разрез ее глаз. Сложив кончики пальцев, она отвела от лица свои белокурые волосы. Они поднялись надо лбом наподобие тюрбана. Наконец-то перед Орельеном предстала настоящая Береника из Цезареи. «С пустынного Востока…»

— Вы меняетесь, Береника, как пейзаж под налетевшим ветром, вы не просто женщина… вы все женщины разом… тысячи женщин…

— Боюсь, как бы вы не затерялись в этой тысячной толпе…

— Не смейтесь! Я же вам сказал, что ни одной женщине никогда…

— Никогда?

Береника верила. Верила словам Орельена. Верила Орельену. Однако вслух произнесла:

— Этому трудно поверить… Как же вы тогда обходились? Ну, скажем, в минуту увлечения… Хоть один-единственный раз…

— Ни разу.

— Ах, это слишком упоительно, я пьянею от ваших слов, повторите их еще.

— Я люблю вас…

— Боже мой, боже мой, я все время думаю, так ли это серьезно для вас, как для меня!

Орельен открыл было рот для ответа, но она жестом остановила его.

— Возможно, вы и не произносили этих слов… Но разве вы за все эти годы не встречали женщин, которые что-то значили бы в вашей жизни?

Он усмехнулся и покачал головой:

— Была одна, только одна сожительница, длительная и ужасная связь.

— Сожительница? — Это слово ее покоробило.

Он пояснил:

— Война…

Береника улыбнулась на этот раз улыбкой гипсовой маски.

— Вот теперь прошло, — добавил он.

— Что прошло?

— Ничего… это уж моя тайна! Да, только детство и война, а потом несколько женщин, и ни одной женщины…

— Я заранее боюсь этих нескольких, дорогой. В один прекрасный день я окажусь в их числе, и тогда…

Орельен резко рванулся к ней, и Береника почувствовала, как к ее руке припали горячие мужские губы. Робкие, страстные, молодые. Она не отняла руки. В эту минуту она твердо знала, что он принадлежит ей.

— Война, — задумчиво проговорила Береника. — Я дрожу при мысли, что вы тоже были там, один из многих, среди опасностей, под дождем, в снегу… Вы мне расскажете про вашу войну, — хорошо? Иначе слишком многое из вашей жизни останется для меня неизвестным…

— Не люблю я о ней говорить, ей ведь немного надо, чтобы вновь завладеть мною… А я не желаю давать своей старой сожительнице даже самого пустякового повода, а то, чего доброго, привяжется, и тогда не отвяжешься. Я сам боюсь… Я сам иногда… Когда я гляжу на свои руки и думаю, что они делали… эти руки.

Он протянул их Беренике, как свидетелей трагедии. Женская рука ласково погладила их. Нежная, атласная рука, выхоленная рука женщины… Он заметил на указательном пальце обручальное кольцо и вздрогнул:

— Но ведь вы, Береника?..

Она перехватила его взгляд. И убрала руку.

— Об этом мы с вами никогда не будем говорить, — произнесла она.

— Но ведь…

— Прошу вас…

Он опустил голову.

Береника глядела на приунывшего вдруг Орельена. Знала, что и он, может быть, несчастлив, и это делало его еще ближе. И она вновь увидела, как он входит в гостиную миссис Гудмен и попадает в силки, расставленные Замора; и как на его беззащитную голову обрушивает свой несправедливый приговор пристрастное мнение света. Ах, да какими мы предстаем в чужих глазах! Ужасно… Но Береника, не задумываясь, приняла сторону Орельена. Она знала, что сумеет его защитить. Теперь она просто ненавидела и этого художника, и этого недоросля поэта Поля Дени, — всех людей искусства, жалких пленников своего собственного вкуса и своих маний. Какой он большой по сравнению с ними! Большой и слабый… Все, что было в ее душе матерински нежного, пробудилось ради его защиты. Настоящее материнское чувство нежданно родилось в ней, оно окрепло, наполнило ее всю. Она закрыла глаза. Постаралась преодолеть боль. Улыбнулась…

— Береника! На этот раз…

Она вздрогнула, увидев, что он, приподнявшись со стула, склоняется над ней.

— О чем вы думали? Скажите скорее…

После мгновенного колебания Береника ответила:

— Возможно, это тоже тайна, только моя, и ничья больше…

Орельен рассердился. Она ведет себя, как все женщины на свете, старается ускользнуть, создать защитную зону, ради какой-нибудь грошовой тайны. И тут же он упрекнул себя за такие мысли. Залюбовался желтоватыми бликами, падавшими на ее лицо от матовых лепестков абажура.