Орел нападает. Орел и Волки

– Видишь, Тинкоммий. Перед нами опять всего две перспективы: либо попасть под пяту Каратака, либо превратиться в провинцию Рима.

– Этого может никогда не произойти, – заметил Катон.

– Это уже происходит, центурион. Мне в полной мере известны полномочия прибывшего к нам трибуна, так же как, уверен, тебе и центуриону Макрону. Пришло время сказать о том и другим.

Катон заставил себя не смотреть на Артакса и бросил предостерегающий взгляд на Макрона, но беспокоился он напрасно. Старший центурион боролся с зевотой, сонно тараща сами собой закрывающиеся глаза.

– Трибун, – продолжил Верика, – почему бы тебе самому не сообщить о цели твоего визита в Каллеву? С какими инструкциями ты прибыл? Что обсуждал со мной два дня назад?

– Царь, но это строгий секрет.

– Сохранить его в тайне все равно невозможно. Может быть, тебе придется раскрыть себя уже через пару недель, и неизвестно, буду ли я тогда жив. Моим ближайшим родичам, Тинкоммию и Артаксу, необходимо знать правду заранее. Так что говори.

Трибун Квинтилл поджал губы, обдумывая лучший ответ, но под конец вообще пошел на попятный.

– Не могу. Мне было приказано передать это лично тебе и только тебе. А я солдат и не могу нарушить приказ.

– Очень достойно с твоей стороны, – язвительно произнес Верика. – Ну что ж, тогда обо всем скажу я. Командующий римскими силами Плавт опасается, как бы наш народ не нарушил договор, заключенный мной с Римом. Поэтому он, как бы это сказать… предлагает?.. да, он предлагает мне быть готовым распустить когорты по первому его слову.

Катон перевел, что сказал царь. Макрон резко выпрямился, широко раскрыв глаза; вид у него был удивленный и рассерженный. Тинкоммий с Артаксом явно были потрясены.

– Есть и худшая весть, гораздо более худшая, – продолжил Верика. – Помимо роспуска нашего войска командующий настаивает на том, чтобы все воины-атребаты сдали оружие и оно… было помещено туда, где им не смогут воспользоваться. Да, кажется, именно таково точное выражение его мысли.

– Нет! – взревел Артакс. – Нет, государь, это невозможно! Скажи, что это не так!

Такой яростный протест со стороны долго молчавшего Артакса ошеломил всех. Знатные бритты вскочили на ноги, Верика простер к старшему племяннику руку:

– Артакс, прошу тебя.

– Нет! Я не сдам оружия! И никто из нас не сдаст. Мы лучше умрем!

Катон перевел его слова римлянам.

– Уверен, все это подстроил наш миляга-трибун, – шепнул Макрон на ухо другу, в то время как Артакс на своем языке продолжал пылко изливать свои чувства. – Он рад разделаться с нашими когортами.

– Тише, пожалуйста, командир… – похлопал товарища по руке Катон.

Верика поднялся со своего места, подошел к Артаксу и положил ему руки на плечи:

– Думай о том, что ты говоришь, Артакс! Как следует думай! Таков приказ римского командующего. Если я воспротивлюсь ему, с нами будет покончено. Нас раздавят, как яичную скорлупу. Мы должны будем разоружить наших людей. Мы распустим когорты. Да, это бесчестье. Но бесчестье лучше, чем смерть.

– Не для воинов! – выкрикнул Артакс.

– Речь идет не о воинах. Речь идет о нашем народе. Или ты думаешь, легионеры будут разбираться, кого они убивают, воинов или нет? Как ты себе это представляешь? – Верика встряхнул родича. – Ну?

– Нет, разбирать они точно не будут, – признал Артакс.

– Тогда у нас нет выбора… верней, у тебя.

– У меня? – Артакс воззрился на Верику. – Что ты имеешь в виду, государь?

– По той ли причине, по иной ли, но довольно скоро я умру. И мне угодно, чтобы ты стал царем. Призываю всех присутствующих стать свидетелями моего волеизъявления. Теперь тебе ясно, почему именно ты будешь обязан исполнить приказ генерала?

Все в изумлении уставились на царя. Катон обвел взглядом собравшихся и увидел, что Тинкоммий впал в шок, хотя и пытается скрыть свое потрясение. Трибун Квинтилл, поначалу весьма удивленный, удовлетворенно заулыбался. Верика выглядел как человек, сбросивший с плеч тяжкое бремя. А вот Макрон, судя по его хмурой физиономии, был страшно зол.

– Я? – растерянно покачал головой Артакс. – Почему я?

– Да, – тихо промолвил Тинкоммий, – почему он, дядя? Почему не я? Сына у тебя нет, а я сын твоего родного брата. Так почему же не я?