Ореховый хлеб

На ратушную площадь высыпала шумливая, кипящая толпа. Епископ, которому некогда помог бежать Монте, в сопровождении свиты вышел из собора и, остановившись на пороге, обернулся к свите и следовавшему за ним мальчику в белом плаще с черными крестами:

— Монте отброшен от стен Кенигсберга. Господь услышал наши молитвы и уничтожил антихристов и богохульников. Так пусть же триумф этот достанется вам, воины Христовы. Возрадуйтесь и ликуйте же, получив пальмовую ветвь небесную из щедрых рук творца. Александр, подойди ближе.

— Слушаюсь, святой отец.

— Радуешься ли ты, что злодей Монте повержен в прах?

— Да, отец.

— Сегодня ты принял первое посвящение в Тевтонский орден пресвятой девы Марии. Хотя тебе всего лишь четырнадцать лет, мы верим в твое усердие и преданность богу. Благословляю тебя, сын мой, в сей торжественный час.

Александр преклонил колено, епископ положил руку на его голову.

— А теперь узнай и забудь, что твой подлинный отец — Генрих Монте, злейший враг церкви.

Александр закрыл лицо руками.

— А потому будь же вдвойне послушным и преданным святой церкви, дабы смыть пятно позора, которое оставил тебе твой одержимый дьяволом родитель. И если тебе когда-нибудь придется вступить на землю пруссов, то лишь с крестом и мечом.

Епископ повернулся и начал спускаться вниз, свита последовала за ним; Александр, коленопреклоненный, остался один.

Во всей Европе звонили в колокола, возвещая победу Ордена.

Рыцари появились в ярком свете утреннего солнца, заполнив весь лес, сколько хватает глаз, своими белыми плащами и многоцветными щитами.

Горстка прусских лучников на виду у рыцарей выстроилась в трясине и пустила град стрел. Рыцари вонзили шпоры в бока лошадей и бросились, подобно гончим, учуявшим дичь, на пруссов. Трясина захлюпала под копытами лошадей, и рыцари начали увязать в ней. Лишь незначительная часть их успела отступить и спастись. Пруссы же исчезли, словно сквозь землю провалились. Рыцари, перестроившись, попытались обойти трясину по болотистой равнине. Монте послал людей вперед; подпиленные ими деревья падали, преграждая рыцарям дорогу. Из засады посыпались на них стрелы.

Рыцари напали на укрепленный лагерь еще до полного рассвета. Тогда Монте вывел из засады свой последний резерв. Сражение длилось до обеда, и все, как по уговору, трижды отдыхали и снова брались за оружие. Вскоре не осталось ни одного боеспособного воина, да и Монте сам был весь изранен. И не было уже кому сражаться, на поле боя стонали раненые, пытаясь куда-нибудь уползти через трупы. У Кольтиса был распорот живот. Согнувшись, он разводил костер и сам лег на сложенные сучья в ожидании, когда его охватит пламя.

— Прощай, Монте…

— Так ты оставляешь меня в одиночку сражаться с Орденом?

— Таков уж обычай наших отцов, Монте. Когда пруссу жить становится невмоготу, он жертвует себя богам.

— Но там нету Пруссии, Кольтис.

— Но там нету и Ордена.

Огонь разгорелся, воспламенилась одежда Кольтиса. Он вытащил нож и всадил его по самый черенок себе в грудь.

Монте остался один.

Он брел через лес, а за его спиной, словно налитый кровью глаз, пылал костер.

Дочь Трениоты раскрыла глаза. Было совсем тихо, костер еще горел, и его дым ел глаза. Она обеими руками вытащила стрелу, пробившую кольчугу на ее девичьей груди, и с трудом поднялась. Поймав чьего-то коня, бродившего без хозяина, она догнала Монте.

— Возвращайся домой, — сказал, обернувшись, Монте и тут же прикрикнул на нее: — Домой!.. Они переступят через наши трупы. И тогда настанет ваш черед, литовцев…

Он плашмя ударил ее коня мечом, тот испуганно взвился на дыбы и унес дочку Трениоты.

Где-то вдалеке слышались невнятные чужие голоса. Крестоносцы наступали по кровавым следам Монте.

Под вечер Монте подошел к опушке дубовой рощи. На могучих ветвях дуба жители окрестных деревень развесили разноцветные льняные тряпицы, кости с присохшим к ним мясом, конский волос. У Монте больше не было сил идти, и он лег на землю. Над его головой, вроде легкого флюгера, покачивался рыбий скелет. Монте чувствовал, что смерть где-то тут рядом, в нескольких шагах от него, звери со своим безошибочным чутьем преследуют его по пятам.

— Монте, — сказал он себе, — скоро ты будешь реять над Пруссией как тень высохших рыб…

Он хотел пить и жевал траву, стараясь высосать из нее всю влагу.

Звери приближались, был слышен их вой и скрежет зубов.

— Душа моя, — прошептал Монте, — восстань из мертвых, воскресни еще раз.

Он сделал шаг вперед, едва удерживая в руках нож, навстречу неумолимо приближающемуся апокалипсическому реву.

…И ЕСЛИ Я ВЕРЮ, ЧТО ЖИЗНЬ МОЯ, МОНТЕ, ОКРЕЩЕННОГО ГЕНРИХОМ, И КАЖДОГО ИЗ НАС СТОИЛА ЧЕГО-ТО БОЛЬШЕГО, ЧЕМ ДЕРЖАТЬ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ ЗВЕРЯ ЗА ГОРЛО, ТО Я ДОЛЖЕН ХОТЬ ЕЩЕ НА МИНУТУ ДОЛЬШЕ УДЕРЖАТЬ ЕГО, ВЫРВАВШЕГОСЯ ИЗ НАШИХ РУК.

ЭТО ИРОНИЧНОЕ И ТРЕПЕТНОЕ СЛОВО