Ореховый хлеб

Гирхалс закрыл глаза, весь выпрямился и, горестно усмехнувшись, ответил:

— О том, чтобы матерь божья позволила мне явиться на пир ее сына, но только не с пустыми руками, а с головой Генриха Монте на блюде.

Бурное соленое море несло суда крестоносцев с порванными парусами. На флагманском корабле графа Барби горел фонарь, и пятнадцать разбросанных по морю кораблей старались не потерять из виду красный, словно догорающая головешка, огонек. Граф Барби, пошатываясь из стороны в сторону, ходил по палубе; Гирхалс, бывший учитель Генриха Монте в Магдебурге, и трое других таких же старых вояк сидели подле мачты. Принц Уэльский и рыцарь из Бургундии перегнулись через борт: их нещадно рвало. На корме стояли лошади на привязи — когда корабль накренялся, они теряли равновесие и повисали на веревках.

— Какой дьявол придумал везти нас по морю! — чертыхались рыцари. — Все кишки нам повырвет!

— А если б мы ехали сушей, Генрих Монте повыпустил бы нам кишки еще раньше, чем мы успели бы прийти на выручку ордену, — перекрикивая шум моря, возразил граф Барби.

Полил дождь, и совсем стемнело. Ветер унялся. Босой, оборванный матрос взобрался по вантам на мачту.

— Где земля? — крикнул ему Барби.

— А бог ее знает. Когда рассветет, увидим, — раскачиваясь вместе с мачтой, отозвался матрос.

Бургундский рыцарь выбил днище из бочки и, накренив ее, принялся лакать вино.

— После пасхи, когда появилась комета, — сказал он, отдуваясь, — в тот самый день околел мой лучший арабский скакун.

— А правда ли, — спросил принц Уэльский своим тоненьким, почти детским голоском, — мне говорили, что души убиенных в Пруссии христиан, минуя чистилище, летят прямиком в небо?

— Святая правда, принц, — вздохнул бургундский рыцарь. — Недаром наместник божий на земле папа Александр приравнял наш поход к походу на Иерусалим во спасение гроба господня и даровал нашим душам отпущение грехов. Так выпей же, принц, за спасение своей души!

— А правда ли, — снова заговорил принц Уэльский, — его тошнило от вина и от качки, — мне говорили, что Монте воровал в Германии лошадей и продавал их пруссам?

— Монте старый конокрад и подлец, — бросил в ответ бургундский рыцарь, — давно уже надо было его повесить.

— Монте не украл ни одной лошади! — строго возразил Гирхалс, встал и пошатываясь направился на корму корабля.

Граф Барби расхохотался.

— Он не находит себе места, жаждет снова узреть любимое лицо Монте.

— А что, рыцарь разве видел самого злодея Монте? — удивился принц Уэльский. — Как же он выглядит?

— Увы, он без хвоста и копыт, принц. — Гирхалс обернулся и раздраженно заметил: — Я не только видел его, сын мой, но и вырастил, обучил и даже сестру свою выдал за него. А сейчас…

Гирхалс пролез за перегородку к лошадям и стал гладить их гривы, мокрые, обнесенные морской солью. Он услышал, как рыцари снова заржали, и сердито сплюнул в море.

Палуба опустела, все залезли в трюм, прячась от дождя, один только принц Уэльский, бледный, лежал возле мачты, ухватившись за канат. Корабль бросало с волны на волну, он то поднимался на гребень, то погружался вниз, и Гирхалс слушал, как трещат мачты и все суставы корабля.

Мокрая крыса показалась на палубе, она скользила, цепляясь когтями за доски, пока нахлынувшая волна не смыла ее в море. Гирхалс перекрестился, он уставился расширенными глазами в темень, но больше крыс на палубе не обнаружил. Из трюма доносились песни и пьяный галдеж; вдруг послышался треск, и с проклятьями на устах на палубу вывалились братья крестоносцы. Бургундский рыцарь размахивал знаменем святого Георгия и орал:

— Прочь все! Я понесу знамя святого Георгия, и Монте, как собаку…

Граф Барби ухватился за древко и прошипел:

— Святой Георгий только наш патрон, немецких рыцарей!

Бургундский рыцарь ударил кулаком по голове Барби, и знамя упало на палубу. Барби тут же выхватил меч. Бургундский рыцарь нащупал за поясом только лишь нож, — одурев от нанесенной ему обиды и злости, он бросился вперед, и его размозженная голова покатилась по палубе. Чужестранные рыцари вместе со своими оруженосцами сгрудились у мачты и стали прижимать немцев к борту, стремясь столкнуть их в море. Гирхалс видел лишь кучу темных переплетенных, как черви, тел, кряхтящих, падающих под ударами и снова наскакивающих. Он приблизился к ним сзади, нагнулся и силой вытащил из-под чьих-то ног знамя.

— Опомнитесь, головорезы! — крикнул он своим могучим голосом, и все на мгновение застыли на месте, опустив оружие.

Воины-крестоносцы, ничего еще не соображая, едва переводя дыхание, смотрели, как Гирхалс, стиснув губы, размахнулся над головой и с силой швырнул знамя святого Георгия в море.

Под утро дождь перестал, небо побелело, ветер совсем утих.

— Земля! — трескучим голосом крикнул с мачты матрос, проторчавший там всю ночь.

Флагманское судно, истерзанное бурей и опасно осевшее в воде, вошло в глубокий и тихий залив и стало в ожидании, пока подойдут другие корабли и бросят якоря. По перекинутым с кораблей на берег доскам вывели беспокойных лошадей.