Щелчок выключателя. Вот и всё. Последняя черта под этим необыкновенно долгим днем. С улицы до меня еще доносятся приглушенные голоса случайных прохожих и шум проезжающего транспорта, но все это уже так – последние формальности, связывающие меня с внешним миром. Я под одеялом, лицом к стене. Один в темноте. Этого момента я ждал с волнением, с тревогой. Казалось, это будут горькие слезы в три ручья, сопровождаемые раскатами грома и порывами шквалистого ветра за окном. Тем не менее, сейчас я чувствую облегчение. Какая-то нежданная шальная легкость. Ну и правильно, ну и молодец. Расставаться с вещами, событиями и людьми нужно просто, без сожаления. Как и с этим днем. С моим небольшим праздником.
Я решил начать его с первой за долгое время пробежки. Само по себе говорит о многом. Желание внести элемент новизны в собственную жизнь – это ли не значимое событие? Конечно, бежалось очень тяжело. Весь груз прожитых лет будто сосредоточился в области моего безнадежно круглого живота и стал чересчур тяжелым для меня. Но, даже постоянно сбиваясь с дыхания, обливаясь потом и с трудом преодолевая выбранный маршрут под недоуменные взгляды первых школьников, я замечал, впитывал в себя красоту этого дня. Зная, что ему суждено стать для меня особенным.
Дальше душ, завтрак (легкий, максимально легкий). Дорога на работу. Пошел пешком. И почему, если вдуматься, все так торопятся забиться в автобус? Это же лишний повод испортить себе настроение, и без того подверженное малейшим колебаниям окружающей атмосферы. Сколько лет и я вот так же ездил, разглядывая мрачные фигуры пассажиров и не отдавая себе отчета в том, что становлюсь таким же серым и безжизненным, погруженным в какое-то подобие мыслей. Но сегодня вышло по-другому. Я был в слишком необычном расположении духа, чтобы делиться им с этими будничными лицами.
На работу опоздал, разумеется. Подумаешь, за столько лет… Да и то ненамного. Однако физиономия Долинина уже маячила рядом с кабинетом – надо же было такому случиться. Впрочем, неодобрения она не выражала, в кои-то веки ее обладатель явился с приятной новостью… Меня повысили. Вот так. Четырнадцать лет. Этой чертовой возни с бумагами. Без надежды на какую-то перспективу. И вдруг меня на место Малышева, на совсем другой фронт работы. На другие деньги. На другой этаж. В другой кабинет. Я даже успел забежать туда, постоял у окна. Вид на улицу, на деревья, на прохожих. На небо. Все еще трудно представить, что мне удалось оказаться вызволенным из моей казавшейся вечной дыры с видом на мусорные контейнеры общежития. С видом на мою прошлую и настоящую беспросветную жизнь. Но это случилось. Да-да… Мда… Ну? Что же? Разве плох день?
После работы я… хм… побродив по городу и насладившись его осенним великолепием, забрел в ресторан. Воистину, день открытий! Когда я в последний раз мог себе это позволить? Счет на десяток лет потянет, а? Так что вполне можно простить себе эту маленькую (да удаленькую) холостяцкую пирушку за отдельным столиком. Да, спустил почти все деньги, что были при себе. Ну, как-никак новая должность. Событие. Праздник. Правда?
Остававшуюся наличность промотал на такси. Захотелось. Гулять так гулять. Солнце уже клонилось к закату, а я себе катался по городу. Наполнившийся впечатлениями и эмоциями. Отобравший у этого дня столько, сколько уместилось в моих прохудившихся за годы карманах. Надо же, почти забыл, что это значит – радоваться жизни. Что ж, для того такие дни и созданы. «Удачные». Просто кому-то они выпадают часто, а кому-то, как мне, редко.
Наконец, вернулся домой. Принял теплую расслабляющую ванну и перестелил постель. И вот он я – чистый, сытый, разомлевший – лежу, вдыхая запах чистого белья. Засыпаю. И напоминаю себе в очередной раз, уже с закрытыми глазами – просто на тот случай, если за оставшиеся до сна минуты успею забыть – ах, какой это был прекрасный день.
Потрясающе.
Все-таки удивительно, насколько взгляд под определенным углом способен порой полностью видоизменить события, придать им совсем иные краски. И люди пользуются этим фокусом. Достаточно несколько раз повторить про себя «я ни в чем не виноват», и вот ты уже на самом деле не так уверен в том, что реальность была такой, какой ты ее увидел. Она становится нечеткой, полупридуманной, и особенно легко тебе удается с ней поладить, когда свидетелей произошедшему не оказывается. Кроме тебя самого. Тогда все зависит только от тебя. От твоих способностей. От твоей совести. Часто это напоминает защитную реакцию, когда таким образом обретается способ продолжать жить прежней жизнью, продолжать уважать себя, казаться себе не хуже других. Напоминая при этом человека, страдающего от боязни высоты, для которого главное – не смотреть вниз. Но где граница? Что человек может себе простить? Разве всё, что угодно?