Ординариум Анима

Когда все окончательно закончилось, живых и полуживых строений осталось в городе не более полусотни. По крайней мере, так мне казалось. Вернулись люди. Они победили. Осознание этого прибавляло им сил. Они радовались, встречаясь. Люди, до войны едва знавшие друг друга, становились одной семьей. Они находили свои дома или всего лишь их останки. Они плакали – навзрыд или тихо-тихо, вспоминая тех, кого не вернуть, вспоминая свою прежнюю жизнь. По многим было видно, что только победа поддерживает в них желание жить дальше. У них была надежда на лучшее. У меня тоже была такая надежда, тем более что я пострадал не так уж сильно. Я чувствовал гордость, встречая своих людей, видя изумление и облегчение на их лицах. Да, я выстоял, входите и располагайтесь.

Тогда мне хотелось жить долго-долго. Мне казалось, самое страшное из всего, что можно было придумать, уже произошло. Все вернулось "на рельсы", город стали восстанавливать, он становился еще лучше и красивее, чем был. И от этого улыбки на лицах появлялись все чаще. Люди, получившие свыше такое сверхиспытание как разрушительная и кровопролитная война, с честью выдержали его. И заслужили это трудное, полное лишений и страданий послевоенное счастье. И я вместе с ними. Я был частью их новой жизни. Становилось легко от вида людей, шагающих по улицам. От вида птиц, вернувшихся в этот город со своими бесшабашными звонкими песнями.

А сейчас все чаще приходят дни, когда мне хочется, чтобы моя жизнь закончилась еще тогда. Как-нибудь внезапно. Какая-нибудь мина бы запоздало взорвалась, когда никого из жильцов не было бы дома. Куда приятнее умирать, когда преисполнен ощущения, что все прекрасно, чем от глубокой старости в состоянии полного неприятия наступившего времени, до которого когда-то так хотелось дожить.

Я совсем один. Я лишен надежды, что от будущего стоит ждать чего-то хорошего. Людей на нашей улице теперь я вижу все реже и реже. Но даже по тому, что я вижу, можно сделать вывод. О том, что мое время ушло безвозвратно и очень давно. Мне жаль это понимать, ведь как бы ни было мне плохо, эти стены еще живы. Им хочется тепла так же, как и всем на этой планете. И хотя я с нетерпением приближаю тот день, когда меня освободят от этого бесцельного существования, мне хочется, мне еще очень хочется получить от этой жизни хоть какой-то прощальный подарок, какой-то знак внимания. Сомневаюсь, что жестяная банка в моем окне подойдет в этом качестве, но, кто знает, может быть, ее можно расценивать как некое знамение? Не унывай, мол, старик, не все еще потеряно… У тебя еще есть право на мечты, которые могут сбыться. Не в этой жизни, так в следующей…

В следующей жизни я бы с радостью согласился стать человеком. Это огромный, необыкновенный, полный загадок и внезапных разгадок, мир. Это совершенный, хоть и быстро стареющий механизм. Свобода передвижения, возможность путешествовать… Разве это не прекрасно? А способность разговаривать? Чудо! И еще это реальная перспектива сделать жизнь вокруг лучше. У меня нет ни единого шанса помочь людям в моей нынешней оболочке, но… Если только в новой жизни мне удастся достичь необходимого уровня понимания вас, живые создания, то, может быть, в нашем городе действительно станет немного светлее и теплее?.. Во всяком случае, надеюсь, дома не будут красить в такой бестолковый цвет как мой.

Мне хотелось бы многому научиться у вас, люди. Всему лучшему, на что вы способны. А способны вы на очень многое, хоть и не всегда догадываетесь об этом.

Но для начала мне необходимо научиться принимать свой скорый уход с достоинством. Как одна из женщин, которая когда-то жила в этих стенах. То была пожилая женщина, она являлась всеобщей любимицей, поскольку не теряла самообладания даже в самые тяжелые периоды своей жизни. Ее сын – один из немногих моих довоенных жильцов, не вернувшихся с войны живыми. Она осталась одна. И хотя были соседи, друзья и дальние родственники, иногда наведывавшиеся к ней, мне кажется, она выжила не благодаря их поддержке, а потому что всегда верила в лучшее. Ее слез никто, кроме меня, не видел. Она держалась молодцом и любила повторять, что все будет хорошо. А когда пришел ее черед, и у ее постели собрались самые близкие, она попросила… побелить оконную раму и повесить новые занавески веселых тонов. Я помню, как один из членов семьи, глотая слезы, выполнял эту ее последнюю просьбу. Тогда это окно на первом этаже стало моим самым нарядным. И настолько отличалось от остальных, что часто привлекало внимание прохожих. Они удивлялись, оборачивались, шли дальше своей дорогой, но я чувствовал, как частичка внутреннего света той женщины уходила вместе с ними.

Может быть, и мне все же удастся оставить какую-то память о себе. О людях, которые жили здесь и продолжают жить в моих воспоминаниях. Кто знает, может быть, иногда чудеса все-таки случаются?..

Январь 2007