Ордер на смерть

В жаркие дни в черном лучше не ходить, предпочтительнее светлое… Но все-таки Андрей остановил свой выбор на любимых широких черных брюках, черной футболке с портретом Пушкина и черной бейсболке. Одевшись, посмотрелся в зеркало — просто отлично!

Ехать никуда не надо было — между станцией метро «Площадь Ильича», рядом с которой он с женой теперь жил, и Таганкой, куда зазывала его Игнатьевна, расстояние было смехотворным: всего минут десять быстрой ходьбы. Выходя из подъезда, Ярый задумался… Может быть, надо было все-таки привлечь к делу фотографа — Ленчика этого? А, черт с ним! В случае чего потом приедет и сфотографирует — дело может оказаться криминальным, и ни к чему печатать в заведомо скандальном материале изображения людей, доверившихся ему, Ярому, как представителю «третьей власти»…

Отыскав нужный ему дом, Андрей остановился и закурил, разглядывая подъезд. Закурил на улице — потому что не знал, можно курить у старушки в квартире или нет. А разговор им предстоял долгий.

Наконец поднялся по лестнице, заглянул еще раз в бумажку с записанным адресом и только после этого нажал на кнопку звонка. Дверь ему открыла сама Игнатьевна: он узнал ее по голосу. Шустрая такая старушка; она что-то, видимо, стряпала — в фартуке, руки вытирает полотенцем. Она с любопытством уставилась на Андрея и на пакет в его руках, потом спросила:

— Добрый день! Так это вы корреспондент будете, да?

— Добрый день! — ответил Андрей. — Вот пришел, как мы с вами договаривались. А вы, значит, Мария Игнатьевна Сазонова?

— Ага, я. Ой!.. — засуетилась старушка, приглашая Андрея войти внутрь. — Чего это я на пороге-то вас держу. Совсем уж ополоумела старая бабка, совсем из ума выжила… Проходите, проходите, да не обращайте внимание на беспорядок и грязь.

— Какая ж тут грязь? — в тон ей возразил Андрей. — Наоборот, чистота необыкновенная, ни одной соринки нигде нет…

Квартира действительно блистала — чувствовалось, как тщательно следит старушка за порядком в ней. Окна были промыты до полной прозрачности, полы надраены, вкусно пахло готовящейся едой. Андрею на миг показалось, будто он каким-то стихийным образом перенесся в свое далекое новосибирское детство, и от этого внезапного ощущения даже защемило в груди… Сколько же лет он никак не может навестить родителей, совсем завязший в бурной московской жизни? И когда еще навестит?

— Ко мне по субботам дочка с детьми приходит… — как бы извиняясь, сказала Игнатьевна и придвинула к Андрею крашенную в зеленый цвет табуретку. Они сидели на кухне. Впрочем, Игнатьевна-то не сидела, а больше занималась хозяйством: хлопотала у плиты, заглядывала в духовку — как там, не готовы ли еще пирожки?

— Может, я не вовремя? — осторожно спросил Андрей.

— Да ты что, милай! — Старушка вдруг открыла форточку, чиркнула спичкой и задымила «беломориной». — Наоборот, шанежек моих со всеми вместе отведаешь. Куришь? Так покури!

— Спасибо! — Андрей тоже закурил свой любимый «Донской табак» и решил приступить к расспросам. — Ну вот, вкратце поясню… Я, как вы знаете, пишу в нашей газете материал с продолжением о всяких там махинациях с квартирами. Вы, как я понял, хотите прояснить ситуацию с вашим пропавшим соседом? Еще раз расскажите мне все по порядку, только я диктофон включу, хорошо? Заодно и все свои предположения выскажете.

— Ну как, можно говорить? — Игнатьевна наклонилась к самому диктофону и в такой неудобной позе начала рассказывать…

Однако говорить долго ей не пришлось — вскоре мелодично запиликал дверной звонок, и Андрей поставил диктофон на паузу. Игнатьевна пошла к двери, предположив, что это пришли ее внуки и дочка. Но оказалось, вовсе не они. Она вернулась на кухню с каким-то неважно одетым мужиком и стала знакомить его с Ярцевым:

— Вот, Коль, хорошо-то как, что ты надумал именно сегодня прийти! А у меня, видишь, из газеты корреспондент. Про нашего Тарасыча ему докладываю. Пущай разберутся с этим делом…

— Ярцев Андрей, — представился Ярый и крепко пожал руку мужику, обратив внимание на необыкновенно тоскливое выражение его глаз и на то, что рука у этого гостя крепкая, широкой кости.

— Вдовин, Николай Степаныч… — Мужик по-хозяйски прошел к столу и уселся поближе к окошку. Потом добавил: — Тоже могу чего-нибудь рассказать. Я же — бывший сын полка, и наш Тарасыч мне был как отец родной там, на фронте. А теперь вот пропал. Ума не приложу — куда? Мы с Игнатьевной боимся, что какая-нибудь шушера его… Это… Ну, в общем, понятно…

— Ага, Коль, ты вот в эту штуковину наговори, — поддержала его старушка. — Не забывай: доброе дело делаем! А вдруг он жив ишо и на объявление в газете откликнется? Верно?