Орден Архитекторов 4

— Ну, по крайней мере, он старается, — сказала она, явно пытаясь найти хоть какие-то положительные качества у проигрывающего дуэлянта.

— Старается? — хмыкнул я. — Да он выживает, а не старается. И делает это, похоже, из последних сил.

Анастасия снова улыбнулась.

Вскоре всё было кончено. Тот высокий, с надменным лицом, о котором я говорил, что проиграет, всё-таки получил ещё один удар мечом, который пришёлся не в сердце, а в плечо. Он пронзительно застонал, упал на колени, схватившись за рану, из которой хлынула кровь, окрашивая в красный цвет его белую рубашку.

— Бой окончен! — объявил секундант.

Гости начали расходиться, возвращаясь к своим прерванным беседам, и в зале снова воцарилась оживлённая атмосфера.

Казалось бы, всё закончилось, и вечер продолжится в своём привычном русле. Но тут к нам подошёл сильно обрюзгший мужчина лет пятидесяти с лишним, в бордовом камзоле, расшитом золотыми нитями. На его пальцах, казалось, было больше колец, чем у всех гостей вместе взятых. Его лицо было красным и отёчным, а глаза — маленькими и близко посаженными.

— Графиня Разумовская! — прорычал он, обращаясь к Анастасии.

Анастасия, которая уже успела расслабиться и забыть о происходящем, вздрогнула от неожиданного окрика и с недоумением посмотрела на мужчину. Я краем уха услышал, как она тихонько выругалась про себя.

— Чем могу быть полезна? — вежливо спросила она, хотя в её голосе чувствовалось напряжение.

— Ваше поведение во время дуэли было недостойно дамы вашего статуса! — продолжал бушевать толстяк. — Вы позволили себе смеяться над моим племянником!

— Над вашим племянником? — Анастасия непонимающе посмотрела на него. — Я ни над кем не смеялась.

— Не смеялись? — он раздражённо фыркнул. — Я лично видел, как вы веселились, когда он проиграл! Негоже смеяться над человеком, который отстаивал на дуэли интересы Рода!

— Прошу прощения, — сказала Анастасия, — если моё поведение показалось вам неподобающим. Но уверяю вас, что я не хотела никого обидеть.

— Не хотели обидеть⁈ — ещё больше распалился тот. — Да вы неприкрыто насмехались над ним!

Я нахмурился. Этот утырок явно провоцировал Анастасию. И делал это намеренно.

— Послушай, ты перегибаешь… — я решил вмешаться в разговор.

— Молчать! — рявкнул на меня толстяк. — Я разговариваю не с тобой!

— Но твой племянник сам виноват в том, что такой ни на что негодный рукожоп, — заметил я. — Вместо того, чтобы пытаться уничтожить все запасы вина Рода Гордеевых, ему следовало бы упражняться с мечом.

— А ты кто ещё такой, чтобы судить? — мужик с вызовом посмотрел на меня.

— Я — Теодор Вавилонский, — спокойно ответил я. — И Анастасия находится в моей компании.

— Вавилонский… — толстяк скривился, как от зубной боли, услышав мою фамилию. — Да кто ты такой, чтобы указывать мне, именитому купцу, барону фон Карлсбергу, как себя вести⁈

— Я — тот, — усмехнулся я, — кто не позволит вам оскорблять Анастасию, и покажет вам ваше место.

И без того заплывшее лицо купца фон Карлсберга стало совсем багровым от гнева.

— Своим поведением Разумовская оскорбила не только моего племянника, но и весь мой Род! И такое не прощается! — он повернулся к Анастасии. — Ты будешь просить прощения у меня лично! В моём родовом поместье.

Я взглянул на Анастасию, которая была бледна, как мел.

Затем посмотрел на этого купца, фон Карлсберга. От одного его вида меня начинало мутить. Толстый, обрюзгший, с заплывшими глазками, которые, казалось, вечно смотрели на мир свысока, с каким-то брезгливым презрением. Его пухлые пальцы, унизанные кольцами с огромными драгоценными камнями, нервно теребили золотую цепь, на которой висел фамильный герб Карлсбергов — толстый кабан с клыками, готовый разорвать любого, кто посмеет встать у него на пути. Вся его фигура, начиная от потной шеи, обтянутой кружевным жабо, и заканчивая туго натянутыми лосинами, которые едва сдерживали его раздутое брюхо, излучала высокомерие и чувство вседозволенности.

Да, этот ублюдок, несомненно, чувствовал себя повелителем жизни, хозяином положения. Он точно знал, что его богатство, его влияние в Лихтенштейне, даёт ему право указывать другим, как себя вести. Он привык, что люди кланяются ему в пояс, заискивают перед ним, льстят ему, стараясь получить его расположение.

Я легко представил, как к нему, расплываясь в угодливой улыбке, подходили графы, бароны, возможно даже сам князь — снисходительно кивал ему, пожимая пухлую потную руку. А этот хряк, весь красный от выпитого вина, в ответ лишь высокомерно хмыкал, едва удостаивая их взглядом своих наглых глазок.

— Послушай ты, жалкий кусок дерьма, — процедил я сквозь зубы.

Купец фон Карлсберг застыл, как громом поражённый. Он явно не ожидал, что кто-то посмеет так с ним разговаривать.

Его заплывшие глазки расширились, а круглое лицо стало ещё краснее, превратившись в одно сплошное багровое пятно. Казалось, вот-вот его раздует от гнева, и он лопнет, как перезрелый помидор.

— Как ты посмел⁈ — взревел он, брызгая слюной. — Ты, жалкий выскочка, осмеливаешься так разговаривать со мной.