Орда II

С этими словами он хотел было самым наглым образом ущипнуть её за сосок торчащий да подманивающий только видно забылся Кайсай, запамятовал, с кем имеет дело тут и кого больше бояться требуется. Дева колдовская лихо среагировала да наглеца так молнией по рукам шарахнуло, исключив возможность прикосновения, что у него вообще все мысли из головы вылетели не только пакостные, но и здравые, поставив все волоски на теле дыбом топорщится. А тут и «недодед» чуть не добавил охальнику:

– Не тронь, – зашипел он угрожающе и в его глазах огонёк нехороший сверкнул злобою.

Но Кайсай ничего не соображая опосля удара ведьминого, отшатнулся от Апити, будто его чем отбросило да собирая глаза в кучу, угрозы лешего не заметил и тем более взора его испепеляющего.

Руки-ноги затряслись как у припадочного да так что отказались слушаться. Голова гудела и единственно, что осознал в тот момент каверзный, так это то, что дева колдовством прибила бедного, от коего тряска по всему телу до сих пор каталась волнами.

Он попятился от голой ведьмы расписанной, расплываясь в растерянной улыбочке. Ну, дурак дураком. Что взять с болезного. Только отойдя на несколько шагов, присел скорчившись, обхватил колени да начал потихоньку приходить в себя.

Увидев, что Апити смотрит на него не зло, а веселясь своей проделке как дитё малое, а леший возле неё принял вид довольный, словно обожрался лягушек жареных. Кайсай, чуя, что проигрывает лесовику этот поединок дипломатический, попытался вновь кинуться в атаку, но на этот раз издали.

– Но, леший, – принялся он восстанавливать сданные позиции, стараясь сделать вид что ему колдовская молния как воды попить, – посуди сам, ты ж по жизни грамотный. А что нам ещё делать пока я выздоравливаю? А она отказать не имеет права, по обычаю. Ведь не сможешь же? Дед мне про законы лесные сказывал, – умоляюще требовал ответа рыжий от белобрысой еги-бабы улыбающейся, – ты ведь по законам живёшь, аль ты тут не еги-баба, а лишь прикидываешься? – но тут же переключившись от греха подальше вновь на лешего, кого от чего-то не так боялся, как эту ненормальную, – а коли занятие устроишь нужное так нам и некогда будет тебе жизнь лесную портить своим присутствием.

Леший, несмотря на всю абсурдность сказанного, призадумался. Все молчали в ожидании.

– Ладноть, – неожиданно решился «недодед» плюгавенький, но вместо того, чтоб ответствовать наглецу рыжему, посмотрел снизу-вверх на Апити да погрозив ей своим крючковатым пальчиком, тихонько выговаривая, – не шуткуй, девонька.

– Ути, какой грозный, – засюсюкала Апити, да наклонившись над смурным лесовиком нахохлившимся, смачно чмокнула его в редковолосую маковку.

Тем не менее это лобызание притворное ни растопило злобы напускной лесной нежити. Он ещё раз недобро зыркнул на рыжего, взглядом, как бы предупреждая соперника, да обратился наконец к Кулику столбом стоящему.

– Айда, бешеный.

Только топорик свой выбрось куда-нибудь, чтоб не видел я больше эту мерзость у себя в лесу, а то ишь сколь малых деток загубил да повырубил. Коль не гостем был бы, так прибил бы уже за такие деяния. Кулик топором швыряться не стал, а просто выронил и тот упал к его ногам, глухо стукнувшись.

Оставшись один на один с ведьмой «меченой», Кайсай с расстояния, как ему показалось безопасного, осторожно стал спрашивать:

– И что это было, Апити?

– Ты про чё? – прикинулась дурой белобрысая.

– Вот про это, – выставив пред собой руки дрожащие, уточнил молодой бердник про что спрашивает.

– Ах, про это, – веселясь, проговорила еги-баба местная да повела рукой будто от мухи отмахиваясь и «нервная плеть» больно стегнула Кайсая по бедру левому, от чего он глухо взвыл, выгнулся да чурбаном повалился в траву на спину болезненную.

Ведьма, подойдя к нахалу да нависнув над ним словно птица хищная, мило улыбаясь, начала рыжему читать прописные истины:

– Я тебя отучу, наглец ты эдакий, ручками-то шаловливыми лазить, где не попадя.

Кайсай стиснул зубы до скрежета, но отточенный с заречными девками язык без костей спокойно умереть не дал молодому берднику.

– А чё тебе жалко, чё ли? Может я хочу тебя до умопомрачения?

И тут же получил по зубам очередной «плетью нервенной». Зубная боль пробила во всей челюсти одновременно и была такой лютой, что искры из глаз посыпались. Когда через несколько ударов сердца, боль отпустила мученика, и он разжал веки сомкнутые, то вновь увидел над собой деву улыбающуюся. Собрал воин силы в кулак, ненавидя проигрывать да настырно, словно баран упрямый пробурчал под нос, готовясь к смерти окончательной:

– Всё равно хочу.

И тут же зажмурился. Сжался в клубок всеми мышцами ожидая удара неминуемого, но того не последовало. Она не стала больше лупцевать его бес толку, а просто выпрямилась горделиво, улыбнулась покровительственно и ушла, оставив его взмокшего от перенапряжения валяться в траве да отходить от нервного потрясения.