Орда I

Только ничего из намеченного в ту разгульную ночь сделать ей не представилось. Ибо на следующий день взяла мама дочурку за руку, да не объясняя толком ничего, находясь явно в плохом настроении, отвела в чащу лесную к избе еги-бабы [7] пустующей. Там оторву рыжую, через губу надувшуюся, в бане запечатали. Закрыли в полной темноте молодиться, как это дева поначалу про себя подумала.

Райс изначально этот ритуал махрово-древний восприняла как очередное для неё наказание. А за одно и как предоставленную возможность хорошенько подумать над планами мести каверзной. Потому не слишком переживала да расстраивалась, лишь показательно надулась словно мышь на крупу наваленную, всем своим видом показывая, что «не мама ты мне больше опосля всего этого».

В действительности же, опосля танцев с топтанием на рубахе кровью выпачканной да вдрызг порванной, да ещё голышом в чём мать родила. Да под унизительный ор первых ближниц Царицы-Матери, что шлепками гоняли её из угла в угол с окриком матерным, Райс собралась подумать, как следует, «запомнив на веке» всех своих кровных обидчиков, расставив всех их по очереди да придумать им месть каверзную индивидуально по списку намеченному. Только то, что произошло с ней далее, воистину стало рубежом в жизни девичьей, перешагнув который обратной дороги уже не было. Эта ночь, как оказалось в будущем, разделила судьбу царской дочери на то что было «до» и то что «после» сделалось …

2. В поруби сидеть, не камни в гору переть. Взаперти не надорваться с натуги, зато на горке не свихнуться со скуки.

Темнота была в бане хоть глаз выколи. Снаружи о стену что-то долго брякало будто большими брёвнами вход заваливали, с каждым ударом становясь всё глуше да дальше, вроде как. Толи люди, её запершие отдалялись, толь она с этой баней в тартарары проваливалась.

Затем всё смолкло и наступила тишина мёртвая. С непривычки от такой звуковой изоляции даже в ушах зазвенело на лады разные. Райс прощупала шкуру толстую, у которой так и стояла как вкопанная, всё ещё не смерившись с действительностью, да не веря в своё заточение. А прощупав вход настороженно, поняла, что и впрямь заложили брёвнами да так плотно законопатили входной проём, что не только лесной шум ни проникал сюда, но и воздух сам оттуда не просачивался.

Райс наощупь принялась изучать окружение. Как по ней, то внутри эта баня тюремная показалась меньше, чем снаружи выглядела. Полог на всю длину выстроенный был устелен шкурами мягкими да не в один слой меха навалены, что натолкало ярицу на мысль разумную о спальном месте подготовленном.

У входа стояла кадка-долблёнка с цельного дерева, воды полная. В ней дева нащупала черпак питейный словно лодочка плавающий, говоривший, что вода для питья предназначена, а не для камня банного с коего пар вышпаривают. Она тут же на вкус питьё проверила. И действительно вода чистая, свежая, до ломоты в зубах холодная словно родниковая.

Банный камень был тёплым, даже терпимо-горячим по ощущениям. Обшарив его осторожно руками, нашла на нём горшок глиняный и, сунув в него нос любопытствующий, определила в раз что там еда оставлена. А пронюхав как следует даже определила по запаху, что в нём каша напаренная, притом чётко поняла какая именно. Пахло вкусно, заманчиво, но рыжей было не голодно потому блюдо на потом оставила, а сама продолжила обследование путём дальнейшего прощупывания всего до чего дотягивалась в этом абсолютно тёмном пространстве своего заточения.

В дальнем углу за «накрытым столом» обнаружилась лохань помойная. Сухая, благоухающая деревом свежеструганным. Райс даже рукой внутри пошарила, не понятно, что, там выискивая, но лохань была пуста, будто только что выстругана да в угол поставлена.

Пол под ногами – глина сушенная, до твёрдости камня утрамбована. Стены с потолком бревенчатые да так ладно бревно к бревну подогнаны, что и дыры в стыках не прощупывались, будто монолит единый, словно вот так и выросли. Обойдя вокруг да излазив всё, завершив проверку с придирчивым рвением, ярица про себя констатировала: «Прям посадили со всеми удобствами».

Хотя в бане пара не было, но усердно лазая, уморилась девонька, упарилась. Оттого скинула с себя рубахи, шитые золотом, раздеваясь догола растирая тело взмокшее, да почуяв свободу ни во что не одетую сладко потянулась стройным станом девичьим. Сложила рубахи в ногах на пологе да забралась в меха мягкие свив из них у стенки гнездо целое. Развалилась да в неге расслабилась, голым телом ощущая нежность шкур, что мягкостью пуха обволакивали. Разлеглась, расплылась в улыбке довольствия, закрыв в окутавшем блаженстве глаза ясные…